32 года назад не стало Владимира Высоцкого. Корреспондент «Голоса Америки» Олег Сулькин позвонил во Францию его другу, художнику Михаилу Шемякину.
Олег Сулькин: Миша, не возражаете в этот день поговорить о Высоцком? Извините, что больше о нем, а не о вас...
Михаил Шемякин: Ну, я пока не помер, поэтому и говорим меньше.
О.С.: Хороший, позитивный у вас настрой...
М.Ш.: Как Высоцкий пел: «Не скажу про живых, а покойников мы бережем».
О.С.: В связи с годовщиной в интернете появилась одна статья о том, как нынче зарабатывают по-крупному на имени Высоцкого, на его рукописях, документах, включая подлинники писем и стихов. В частности, упоминаются семь дисков Высоцкого, выпущенных вами в Париже в 1987 году. Утверждают, что их комплект «улетает» за 2 тыс. евро.
М.Ш.: Весьма возможно. Пластинки – это да. Но насчет крупного интереса к письмам, архивам – по-моему, сильно преувеличено. Все, что пишется в российской послеперестроечной прессе, нужно делить на шестнадцать, мелко дробить, и еще раз делить на шестнадцать. Читаю о себе нередко такое, что волосы дыбом встают. Если бы не чувство юмора, то поседел бы давно.
О.С.: Но вы же не будете отрицать огромный интерес в России к Высоцкому как к личности и как к поэту?
М.Ш.: Конечно, нет. Бум – это нормально. Высоцкий – уникальное явление. Он вошел в историю не только российской культуры, но и российского бытия. Если бы ему в то время дали возможность сниматься в кино... Но все те, кто сегодня пускают слюни и делают вид, что всегда любили Высоцкого, на самом деле его травили беспощадно. Я это знаю как никто. Со мной он делился всем.
О.С.: Как вам фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой»?
М.Ш.: Я его не смотрел. У меня нет никакого желания его видеть – я видел отрывки. Мне это очень не понравилось, хотя я с большой симпатией отношусь к Сергею Безрукову. Мы недавно с ним встречались в Париже, где он участвовал в концерте, посвященном Высоцкому. Безруков – замечательный человек, помогающий имиджу России.
О.С.: Как известно, Сергей Безруков переиграл в кино почти всех русских гениев, включая Пушкина и Есенина, что дало повод Гафту пошутить: «Не страшно, что ты умрешь. Страшно, что тебя сыграет Безруков».
М.Ш.: Да, знаю, он хорошо прошелся по бедняге. Ехидная фраза.
О.С.: К этому фильму публика и критика отнеслись по-разному. Сборы в кинотеатрах огромные, рекордные. А в рецензиях масса упреков. Главный из них: по экрану бродит не человек, а зомби с лицом-маской. Если же говорить о сути: в фильме показано, что Высоцкий тяжко страдал от наркозависимости, что, собственно, и стало причиной его смерти. Это так?
М.Ш.: За два года до его смерти Марина Влади приехала ко мне в мастерскую в слезах. Достала из кармана шприц, который она нашла у Высоцкого. Он мешал наркотики с алкоголем, а это самое плохое дело даже для такого бычьего организма, который был у него. «Это конец, Миша», – сказала она. Все, кто его знал и любил, понимали, что он вряд ли соскочит с иглы и что конец не за горами. Так оно и произошло. Хотя я не исключаю, что руку приложил один из отделов госбезопасности.
О.С.: Вы что, думаете, его убили?!
М.Ш.: В КГБ были подразделения, которые между собой не ладили. Когда меня выгоняли из страны, занимавшийся моим делом подполковник Попов мне советовал, как сжечь паспорт, что делать дальше. Я изумился: вы же планетами управляете, не то что российским народом, зачем вся эта ерундистика? Свои хуже врагов, Михал Михалыч, сказал он, один отдел считает, что вас надо упрятать в психушку, другой – что вас надо физически уничтожить, а мы полагаем, что вас надо выслать за рубеж. Уход Высоцкого был очень странным. Может быть, его убрали. Тогда была Олимпиада, кто-то мог сказать: опасный человек. Своего рода перестраховка. Если эта версия верна, то они поторопились: он все равно уходил.
О.С.: Сегодня, в день смерти Высоцкого, как и прежде, проходят множество событий: спектакли, концерты, вечера. Вы принимаете в них участие?
М.Ш.: Никакого. Сейчас расплодилось столько друзей Высоцкого, столько публикуется разных воспоминаний. Я стараюсь держаться в тени. Считаю, что сделал ему неплохой памятник в Самаре. И еще выпустил книгу «Две судьбы» с 42 иллюстрациями к его песням. Весь тираж этого подарочного фолианта был продан за два месяца, хотя цена дороговата – 5 тысяч рублей. Сейчас второй тираж печатается. Выставка оригиналов этих иллюстраций прошла в Пушкинском музее в Москве и в Русском музее в Петербурге. Такой человек, столько интересного, а пишут все об одном: с кем он спал, сколько кололся. Вместо того, чтобы задуматься: человек ушел в 42 года, – по нынешним временам, в молодом возрасте, – оставив колоссальное наследие: стихи, песни, фильмы, спектакли.
О.С.: Но ведь его пагубные пристрастия – не миф...
М.Ш.: У нас был один общий загул. Ему посвящена песня «Французские бесы». Он был единственный! А сколько разговоров, как гуляли в Париже Шемякин с Высоцким! Мы не гуляли, мы работали. Много работали. Когда у него были срывы, я его пас. Когда у меня, он приезжал меня пасти. Помните? «Трезвели и пьянели мы всегда поочередно». Мы настолько любили друг друга, что понимали, что друга надо спасать, когда ему плохо.
О.С.: Первая с ним встреча врезалась в память?
М.Ш.: В России я его не знал, мы жили в параллельных мирах. Я – чернорабочий, левый художник с обысками и психушками, он – ведущий актер Театра на Таганке. В Париже Барышников пригласил меня встретиться с Высоцким у Одиль Версуа, сестры Марины Влади. Там я впервые услышал вживую песни Высоцкого, увидел, какой он грандиозный артист. Мы испытали взаимную симпатию, всю ночь бродили вдоль Сены. Возникло ощущение, что мы знаем друг друга давным-давно. Володя очень хотел узнать, что такое современная музыка. У меня он занимался экстренным самообразованием. Когда приезжал в Париж, я ему подготавливал горы книг и пластинок, которые были запрещены или неизвестны в России. Он как губка все впитывал. Его любимым художником стал, как и для меня, Хаим Сутин.
О.С.: В день памяти Высоцкого есть ли у вас свой личный ритуал, которому вы следуете? Может, тайно рюмочку выпиваете?
М.Ш.: Нет, с этим делом я давно завязал, также как и с куревом. Ставлю его пластинки, перебираю письма.
О.С.: С Мариной Влади общаетесь?
М.Ш.: Я ей послал книгу «Две судьбы». Она мне позвонила, не могла говорить, все время плакала. «Мишка, я уже три дня читаю и реву. Я знала Володю хорошо, но ты мне помог кое-что понять». Для меня это была победа.
О.С.: В Клавераке, когда вы еще жили в Америке, я у вас видел гитару Высоцкого в мастерской на почетном месте. Во Франции она тоже в мастерской?
М.Ш.: Стоит в центральной комнате. На той же самой подставке, старинном мольберте.
О.С.: Никому не разрешаете на ней поиграть?
М.Ш.: Однажды прорвался, несмотря на мои протесты, Александр Розенбаум. С криком, что он должен взять несколько аккордов. Бесполезно спорить – был здорово поддавши. Пару раз брякнул, после чего я ее отобрал.
Олег Сулькин: Миша, не возражаете в этот день поговорить о Высоцком? Извините, что больше о нем, а не о вас...
Михаил Шемякин: Ну, я пока не помер, поэтому и говорим меньше.
О.С.: Хороший, позитивный у вас настрой...
М.Ш.: Как Высоцкий пел: «Не скажу про живых, а покойников мы бережем».
О.С.: В связи с годовщиной в интернете появилась одна статья о том, как нынче зарабатывают по-крупному на имени Высоцкого, на его рукописях, документах, включая подлинники писем и стихов. В частности, упоминаются семь дисков Высоцкого, выпущенных вами в Париже в 1987 году. Утверждают, что их комплект «улетает» за 2 тыс. евро.
М.Ш.: Весьма возможно. Пластинки – это да. Но насчет крупного интереса к письмам, архивам – по-моему, сильно преувеличено. Все, что пишется в российской послеперестроечной прессе, нужно делить на шестнадцать, мелко дробить, и еще раз делить на шестнадцать. Читаю о себе нередко такое, что волосы дыбом встают. Если бы не чувство юмора, то поседел бы давно.
О.С.: Но вы же не будете отрицать огромный интерес в России к Высоцкому как к личности и как к поэту?
М.Ш.: Конечно, нет. Бум – это нормально. Высоцкий – уникальное явление. Он вошел в историю не только российской культуры, но и российского бытия. Если бы ему в то время дали возможность сниматься в кино... Но все те, кто сегодня пускают слюни и делают вид, что всегда любили Высоцкого, на самом деле его травили беспощадно. Я это знаю как никто. Со мной он делился всем.
О.С.: Как вам фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой»?
М.Ш.: Я его не смотрел. У меня нет никакого желания его видеть – я видел отрывки. Мне это очень не понравилось, хотя я с большой симпатией отношусь к Сергею Безрукову. Мы недавно с ним встречались в Париже, где он участвовал в концерте, посвященном Высоцкому. Безруков – замечательный человек, помогающий имиджу России.
О.С.: Как известно, Сергей Безруков переиграл в кино почти всех русских гениев, включая Пушкина и Есенина, что дало повод Гафту пошутить: «Не страшно, что ты умрешь. Страшно, что тебя сыграет Безруков».
М.Ш.: Да, знаю, он хорошо прошелся по бедняге. Ехидная фраза.
О.С.: К этому фильму публика и критика отнеслись по-разному. Сборы в кинотеатрах огромные, рекордные. А в рецензиях масса упреков. Главный из них: по экрану бродит не человек, а зомби с лицом-маской. Если же говорить о сути: в фильме показано, что Высоцкий тяжко страдал от наркозависимости, что, собственно, и стало причиной его смерти. Это так?
М.Ш.: За два года до его смерти Марина Влади приехала ко мне в мастерскую в слезах. Достала из кармана шприц, который она нашла у Высоцкого. Он мешал наркотики с алкоголем, а это самое плохое дело даже для такого бычьего организма, который был у него. «Это конец, Миша», – сказала она. Все, кто его знал и любил, понимали, что он вряд ли соскочит с иглы и что конец не за горами. Так оно и произошло. Хотя я не исключаю, что руку приложил один из отделов госбезопасности.
О.С.: Вы что, думаете, его убили?!
М.Ш.: В КГБ были подразделения, которые между собой не ладили. Когда меня выгоняли из страны, занимавшийся моим делом подполковник Попов мне советовал, как сжечь паспорт, что делать дальше. Я изумился: вы же планетами управляете, не то что российским народом, зачем вся эта ерундистика? Свои хуже врагов, Михал Михалыч, сказал он, один отдел считает, что вас надо упрятать в психушку, другой – что вас надо физически уничтожить, а мы полагаем, что вас надо выслать за рубеж. Уход Высоцкого был очень странным. Может быть, его убрали. Тогда была Олимпиада, кто-то мог сказать: опасный человек. Своего рода перестраховка. Если эта версия верна, то они поторопились: он все равно уходил.
О.С.: Сегодня, в день смерти Высоцкого, как и прежде, проходят множество событий: спектакли, концерты, вечера. Вы принимаете в них участие?
М.Ш.: Никакого. Сейчас расплодилось столько друзей Высоцкого, столько публикуется разных воспоминаний. Я стараюсь держаться в тени. Считаю, что сделал ему неплохой памятник в Самаре. И еще выпустил книгу «Две судьбы» с 42 иллюстрациями к его песням. Весь тираж этого подарочного фолианта был продан за два месяца, хотя цена дороговата – 5 тысяч рублей. Сейчас второй тираж печатается. Выставка оригиналов этих иллюстраций прошла в Пушкинском музее в Москве и в Русском музее в Петербурге. Такой человек, столько интересного, а пишут все об одном: с кем он спал, сколько кололся. Вместо того, чтобы задуматься: человек ушел в 42 года, – по нынешним временам, в молодом возрасте, – оставив колоссальное наследие: стихи, песни, фильмы, спектакли.
О.С.: Но ведь его пагубные пристрастия – не миф...
М.Ш.: У нас был один общий загул. Ему посвящена песня «Французские бесы». Он был единственный! А сколько разговоров, как гуляли в Париже Шемякин с Высоцким! Мы не гуляли, мы работали. Много работали. Когда у него были срывы, я его пас. Когда у меня, он приезжал меня пасти. Помните? «Трезвели и пьянели мы всегда поочередно». Мы настолько любили друг друга, что понимали, что друга надо спасать, когда ему плохо.
О.С.: Первая с ним встреча врезалась в память?
М.Ш.: В России я его не знал, мы жили в параллельных мирах. Я – чернорабочий, левый художник с обысками и психушками, он – ведущий актер Театра на Таганке. В Париже Барышников пригласил меня встретиться с Высоцким у Одиль Версуа, сестры Марины Влади. Там я впервые услышал вживую песни Высоцкого, увидел, какой он грандиозный артист. Мы испытали взаимную симпатию, всю ночь бродили вдоль Сены. Возникло ощущение, что мы знаем друг друга давным-давно. Володя очень хотел узнать, что такое современная музыка. У меня он занимался экстренным самообразованием. Когда приезжал в Париж, я ему подготавливал горы книг и пластинок, которые были запрещены или неизвестны в России. Он как губка все впитывал. Его любимым художником стал, как и для меня, Хаим Сутин.
О.С.: В день памяти Высоцкого есть ли у вас свой личный ритуал, которому вы следуете? Может, тайно рюмочку выпиваете?
М.Ш.: Нет, с этим делом я давно завязал, также как и с куревом. Ставлю его пластинки, перебираю письма.
О.С.: С Мариной Влади общаетесь?
М.Ш.: Я ей послал книгу «Две судьбы». Она мне позвонила, не могла говорить, все время плакала. «Мишка, я уже три дня читаю и реву. Я знала Володю хорошо, но ты мне помог кое-что понять». Для меня это была победа.
О.С.: В Клавераке, когда вы еще жили в Америке, я у вас видел гитару Высоцкого в мастерской на почетном месте. Во Франции она тоже в мастерской?
М.Ш.: Стоит в центральной комнате. На той же самой подставке, старинном мольберте.
О.С.: Никому не разрешаете на ней поиграть?
М.Ш.: Однажды прорвался, несмотря на мои протесты, Александр Розенбаум. С криком, что он должен взять несколько аккордов. Бесполезно спорить – был здорово поддавши. Пару раз брякнул, после чего я ее отобрал.
