Валерия Егисман: Мы наблюдаем усиление влияния Китая и России и, как отмечают многие эксперты, негативные изменения в либеральном миропорядке. В каком состоянии находится трансатлантическое единство?
Керсти Кальюлайд: Действительно, наблюдается увеличение числа недемократических государств, таких как Китай, которые имеют большой экономический потенциал и вызывают опасения для миропорядка, основанного на демократических ценностях. Эти страны стремятся доминировать (на мировой арене) и не готовы гарантировать, что, к примеру, не будут использовать технологические компании для получения незаконной информации о наших гражданах. Есть другие государства, такие как Россия, которые не уважают международное право так, как этого бы хотелось нам.
Это фактически заставляет нас – США и Европу – держаться вместе. Трансатлантические отношения остаются нормой. Можно даже сказать, что наши отношения настолько сильны, что мы можем себе позволить вести споры. Однако сохраняются основы наших отношений –демократические ценности, права человека, обеспокоенность судьбой стран, которые не могут свободно избирать свой путь. Продолжается и практическое сотрудничество. Поэтому мы можем позволить себе вести и дискуссии о торговле, и расходиться во взглядах относительно тактики действий в отношении Ирана.
Фундамент наших отношений не изменился, между сторонами проходит много встреч. Так, вице-президент США Майк Пенс посетил Эстонию вскоре после вступления в должность. Президенты Балтийских стран встречались с президентом Трампом, который подчеркнул, что США никогда нас не подводили и не подведут. Мы проводим многочисленные дискуссии по международной безопасности. Поэтому, в целом, я считаю, что отношения остаются крепкими.
В.Е.: Вы недавно встречались с президентом Владимиром Путиным. Что вы можете рассказать о целях встречи и ее результатах?
К.К.: Я верю в необходимость общения и считаю, что именно таким образом это общение надо осуществлять. Не думаю, что нам следует начинать процесс повторного приема России в те структуры, откуда мы фактически попросили её уйти из-за неуважения к международному праву. Достойной альтернативой является двусторонний диалог, при котором мы доносим нашу позицию.
Я была в Москве как президент Эстонии, а также как один из президентов стран Европейского союза, которые берут на себя трудную задачу говорить об Украине, о Грузии и о тех проблемах, которые, по нашему мнению, должны быть разрешены. Чем активней мы доносим свою позицию, тем мы сильнее. Мы с коллегами в Европе много говорим о России, и я чувствовала, что будет правильно поехать и поговорить с президентом Путиным лично. Я не чувствую себя комфортно, обсуждая критически важные вопросы, касающиеся страны, с лидером которой я не встречалась и не обсуждала эти вопросы напрямую.
С другой стороны, Россия – наш сосед, и у нас есть темы для двустороннего обсуждения. Да, имеется режим санкций, но у нас также есть и культура сотрудничества, и существует целый ряд экономических областей, не затрагиваемых санкциями. Например, Эстония покидает энергетическую систему БРЭЛЛ (Белоруссия, Россия, Эстония, Латвия, Литва – ГА) и присоединяется к центрально-европейской сети. Это экономически выгодный проект для Эстонии. Я смогла сказать обо всем этом президенту Путину, и мы внимательно выслушали друг друга. Я надеюсь, что уважительное общение может помочь сблизить наши позиции.
Я глубоко опечалена конфликтом в Украине. Я отказываюсь забывать о произошедшем в Грузии в 2008 году. Но невозможно решить эти проблемы без обсуждения. Так что, я считаю, что диалог важен, но не поддерживаю повторный прием России в те структуры, которые она покинула после начала украинского конфликта. Мы не можем вести дела в прежнем ключе, потому что слишком многое изменилось.
В.Е.: Эстония является членом НАТО и Европейского союза уже 15 лет и достигла высокого уровня демократических и экономических свобод. В Эстонии очень низкий уровень коррупции. Что бы вы могли посоветовать другим постсоветским странам, например, новому президенту Украины Владимиру Зеленскому, инаугурацию которого вы посетили?
К.К.: То, что я могла бы посоветовать, я сообщила президенту Зеленскому в личной беседе. Во-первых, свободное общество, свободные СМИ и свобода слова – лучшие имеющиеся инструменты для выявления коррупции. Во-вторых, необходимо верховенство закона. Нужна независимая система правосудия, очень важно, чтобы судебная система была справедливой и независимой, независимой от всех видов влияния. Без этого победить коррупцию невозможно.
Следует создать условия, при которых все знают, что коррупционные дела могут быть раскрыты, и вы не можете остановить их обсуждение ни в обществе, ни в СМИ. Гарантируйте наличие правовой системы и принципа верховенства закона. И не бойтесь признавать, что опасность коррупции никогда полностью не исчезнет и что время от времени коррупционные дела будут возникать. Действуйте открыто и прозрачно, объясняя людям, что, с одной стороны, это, конечно, плохо, но, с другой стороны, демонстрирует, что система работает. Важно, чтобы это понимали политики и чтобы ваши прокуроры и полиция чувствовали, что могут свободно проводить расследования.
Эта свобода может быть гарантирована наличием правового пространства, а также моральным авторитетом политических лидеров страны. Вы должны при необходимости напоминать, что способны проводить расследования, что судебная система справедлива и функционирует. Иногда некоторые части общества склонны забывать об этом, поэтому об этом нужно говорить.
В.Е.: Мы наблюдаем рост крайне правых националистических и популистских движений в Европе, а также в Эстонии. Ожидается, что на предстоящих выборах в Европарламент эти партии получат больше мест, чем раньше. К каким последствиям это может привести?
К.К.: Это некое обобщение: в каждой стране имеются свои причины, из-за которых происходит усиление таких движений. Но имеется и нечто общее: наличие групп населения, которые чувствуют, что их интересы никто не представлял в течение длительного времени. Этих людей затронули негативные побочные эффекты экономического сотрудничества, перемещения рабочих мест в Европе в те регионы, где производство оказывается дешевле и т. д.
И это не вина Брюсселя или Европейского союза: политика перераспределения доходов, в том числе в области образования, здравоохранения, социальных услуг, остается в ведении стран-членов ЕС. Таким образом, когда экономические выгоды от четырех свобод Европейского союза – теперь мы можем добавить пятую, цифровую свободу – пополняют бюджеты правительств, эти правительства должны убедиться в том, что имеющиеся ресурсы используются для обеспечения равноправного образования, систем социальной мобильности и здравоохранения. И что их доступность не зависит от уровня дохода, и это даст людям чувство солидарности и защищенности.
Люди, которые чувствуют, что позитивные результаты процесса развития человеческого потенциала и глобализации в Европе на них не отразились, рассуждают так: «Я хочу радикально изменить систему, потому что, возможно, в этом случае мне повезет». Я считаю, что работа политиков заключается не в том, чтобы говорить популистским движениям, что они не понимают европейских ценностей, а в том, чтобы все люди получали выгоду от национальных механизмов перераспределения доходов.
Я сама, скорее, политик правого толка – сторонница либеральной рыночной экономики и всегда действовала согласно этим принципам. Но государство получает налоговые поступления и должно быть более точечным в распределении общественных благ, поддерживая и сельских жителей, и людей с ограниченными возможностями, и родителей-одиночек. Эти люди должны чувствовать помощь со стороны государства. Худшее, что может делать политик, – говорить, что все делается правильно. Признаком стратегического лидерства политика является умение определять и исправлять ситуацию именно в тех сферах, где дела не обстоят хорошо.
В.Е.: С тех пор как Эстония восстановила свою независимость, прошло почти 30 лет. Как, на ваш взгляд, обстоят дела с интеграцией русскоязычного населения Эстонии?
К.К.: Здесь я могу полагаться на Верховного комиссара ОБСЕ по делам национальных меньшинств Ламберто Заньер. Он был в Эстонии, представляя доклад («Таллиннские руководящие принципы по нацменьшинствам и медиа в современной цифровой эпохе» – ГА) с рекомендациями о том, как необходимо обращаться с национальными меньшинствами. Причина, по которой он хотел назвать эти рекомендации «таллиннскими», заключается в том, что он считает Эстонию примером успешной интеграции, и я склонна с ним согласиться.
После распада Советского Союза, люди оказались в новой демократической стране, гарантирующей свободу слова и право голоса, что является обычной европейской практикой. Люди никогда не жили в условиях демократии и, возможно, единственным государством, которое они могли себе представить тогда, была некая эстонская автократия. Но мы убедили этих людей, что мы демократия, они это видят и чувствуют себя в безопасности.
Поэтому все больше молодых людей хотят быть частью эстонского общества. Языковой барьер для молодого поколения не является проблемой. Скорее проблемой является то, что у нас есть русские и эстонские школы, и это разделяет часть молодого населения. Я думаю, что никто не рад этой ситуации. Поскольку русскоязычная диаспора небольшая, русскоязычные школы не всегда развиваются так же быстро, как эстонские, очень сложно улучшать обе школьные системы одновременно, и многие сегодня видят, что на самом деле не будет ничего страшного в объединении в одну систему. Конечно, могут быть школы, где дети могут изучать русский язык и культуру более глубоко, такие школы есть в Европе и во всем мире.
Думаю, что интеграция в Эстонии идет хорошо, и на сегодняшний день этот процесс управляется не столько государством, сколько самим обществом, в том числе русскоязычным меньшинством – теми, кто хочет быть частью Эстонии.
Мне говорили, особенно на международных площадках, что русскоязычная диаспора должна поддерживать происходящее в России. Но я не думаю, что человек, говорящий на каком-либо языке, ассоциирует себя с политической системой этой страны. Не язык определяет мышление.
В.Е.: Насколько эстонское общество готово принять русскоязычное население?
К.К.: Многое зависит от личного опыта и воспоминаний. У моего поколения имеются более глубокие раны, я не могу это отрицать. Но говоря об этом, мы способны преодолеть эти проблемы. Молодое поколение – другое. Многие русскоязычные молодые люди считаю себя эстонцами. Они говорят на эстонском языке, а их родным языком остается русский. Конечно, проблемы сохраняются, то они являются не такими значительными, как 30 лет назад.
