ВАШИНГТОН —
Изменение образа правления в России – таков, по мнению основателя Фонда «Гласность» Сергея Григорьянца, политический итог октябрьских событий 93-го.
Аргументы? «Новая авторитарная ельцинская конституция, все силовые структуры напрямую подчинившая президенту. Уничтожение поста вице-президента. Сведение к минимуму возможностей парламента. Укрепление центрального аппарата, не предусмотренного даже этой конституцией. Президентская администрация, заменившая ЦК КПСС», – перечисляет Григорьянц. И резюмирует: «Кроме убитых людей, жертвой октябрьского противостояния стала русская демократия».
А «просто убитые» – сколько их было? Рассказывает Сергей Филатов (в те дни – руководитель Администрации Президента РФ): «Утром пятого октября мне позвонил Борис Николаевич и сказал: «Сергей Александрович, погибло сто шестьдесят четыре человека». Я сказал: «Борис Николаевич, по-моему, что-то маловато. Мне казалось – где-то под тысячу должно быть». Война-то не один час шла…»
«Но Ельцин, – продолжает Филатов (в наши дни – президент Фонда социально-экономических и интеллектуальных программ), – сказал: «Нет. Сто шестьдесят четыре. Включая и тех, кто погиб по Москве… у Останкино». Я сказал: «Борис Николаевич, давайте опубликуем список». «Давайте». И опубликовали в «Московской правде»…»
По оценкам Сергея Григорьянца, октябрьские события в Москве «стоили жизни, по меньшей мере, двум тысячам человек». «Украинское радио, – вспоминает правозащитник, – позднее называло не очень понятно, как собранную цифру: с 21 сентября по 4 октября погибли 2783 человека».
Существуют и другие данные. «Только по данным московской прокуратуры и Министерства внутренних дел, – рассказывает руководитель Фонда «Гласность», – в 1993-м году было кремировано 2200 неопознанных трупов. Обычная цифра в другие годы – 170-180.» «И это, – уточняет Григорьянц, – только неопознанные – и при этом попавшие в списки официальной кремации. А есть еще рассказы о трупах, закопанных на каком-то полигоне. И о трех частных компаниях, занимавшихся кремацией».
Были среди жертв и известные. Даже – широко. «Был убит, – продолжает свой рассказ Сергей Григорьянц, – известный режиссер и оператор «Ленфильма» Александр Сидельников. Был убит оператор Рори Пек. Был тяжело ранен фотокорреспондент New York Times Пол Отто. Был убит юрист Терри Данкен, который его вытаскивал. Это действительно была кровавая бойня…»
Персонажи
По чьей же вине пролилась кровь? «Виноваты обе стороны, – полагает Сергей Филатов, – но в большей степени – законодательная власть». «Для них, – убежден экс-руководитель Администрации Президента, – должен был стать серьезным сигналом референдум, прошедший в апреле. Когда выразили недоверие им и доверие – реформам Гайдара и президента. И сказали, что Верховный совет надо переизбрать досрочно, а президента – нет. А они должны были задуматься о том, что два руководителя государства оказались в системе двоевластия, но что глава государства – это все-таки президент. Тогда как лицо, возглавляющее Верховный совет, может меняться. Можно было предъявить счет: или мы все-таки пытаемся работать совместно, или меняем руководителя. Чтобы вместе выводить страну из тяжелейшего положения. Они этого шага не сделали. Наоборот, начались атаки на президента – агрессивные и оскорбительные. И в этом проявилась близорукость депутатов».
«Да, это была политическая ошибка, – признает член политсовета петербургского отделения движения «Солидарность» Александр Скобов. – Но – не правовая. Да, было продемонстрировано, что большинство наиболее активных избирателей предпочитает переизбрать парламент, а не президента. Но закон – как бы ни относиться к руководству ВС, к большинству депутатов, к тем, кто примкнул к защитникам парламента, – был на стороне Верховного совета. Юридической силы результаты референдума не имели. В конституции о перевыборах не говорилось ничего, т.е. решение этих вопросов само по себе меняло конституцию. А конституционные вопросы должны были решаться не большинством принявших участие в референдуме, но большинством имеющих права голоса. Такого большинства не было ни у одной стороны. Но по пути нарушения конституции пошла именно президентская сторона. И это она должна была отдавать себе отчет в том, что после августа девяносто первого, когда подобный вариант не прошел, новая попытка силовой смены власти вызовет сопротивление. Те, кто составлял Указ 1400 (подписанный Б.Н. Ельциным 14-го сентября 1993 года и оглашенный в президентском телеобращении 21 сентября – А.П.), обязаны были понимать, что подпись под этим указом автоматически означает кровь».
Указ 1400 предписывал «прервать осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций Съездом народных депутатов РФ и Верховным Советом РФ». «Я и сам выступил против этого указа, – вспоминает Сергей Филатов. – Когда он (Б.Н. Ельцин – А.П.) мне его показал, я сказал, что последствия могут быть очень тяжелыми». «Но отчуждение, – подчеркивает Филатов, – наступило задолго до Указа 1400. Противостояние началось в девяносто втором. Когда-то и я по просьбе Хасбулатова говорил с Борисом Николаевичем, что, дескать, надо пообедать и посидеть-поговорить… А в ответ Ельцин сказал грубейшие слова: этот человек врет, я ему не верю, я не хочу никаких дел с ним иметь…»
С каких же пор? В девяносто первом Ельцин и Хасбулатов стояли рядом. А вокруг, констатирует Сергей Григорьянц, – «те же самые… люди, что выбрали Ельцина председателем Верховного совета России и проголосовали – практически! – за отделение России от СССР». «Самое поразительное, – продолжает Григорьянц, – что до сих пор существует представление, что какая-то из этих сторон была права. А это была междоусобная борьба двух частей советской элиты, одинаково отвратительных. Президент Ельцин, стремившийся к ничем не ограниченной власти (которой в конце концов и добился). И компания вокруг Ельцина. Егор Гайдар, в своей последней книге откровенно написавший, что достоинство любого правительства – иметь в запасе полк, готовый стрелять в народ. Батурин, пишущий противозаконный и провокационный Указ 1400. Лужков, за два дня до штурма Белого дома клянущийся патриарху, что никаких замыслов штурма в Кремле нет. Притом, что патриарх – перед специально привезенной из Третьяковской галереи иконой Владимирской Божьей матери – предает анафеме каждого, кто начнет братоубийственную войну, – всех этих персонажей, которые потом будут стоять со свечечками!»
Осталась в истории и другая сторона конфликта. «Попросту другая часть советского истеблишмента, – констатирует основатель Фонда «Гласность». – Плохо организованный, раздираемый противоречивыми интересами Верховный Совет, возомнивший, что он и впрямь способен быть верховной властью в стране. Сегодня уже невозможно распутать, какое количество провокаторов и просто болванов было вокруг. Тут и вице-президент Руцкой, некогда устроивший журналистам демонстрацию вечного двигателя. И генерал Макашов, разыгрывавший из себя будущего диктатора. Тут и Ачалов, и Стерлигов, и Баркашов. Я уже не говорю о резиденте КГБ Ионе Андронове. Или о Сергее Бабурине, гебешную кличку которого («Николай») выдал Олег Калугин…»
Из-за чего же грянул гром?
Цели
«Из-за нюансов процесса приватизации, – считает Александр Скобов. – Принципиальных различий между программами сторонников Ельцина и Верховного Совета не было. Но президентская сторона продавливала вариант, выгодный той группе, что сконцентрировалась вокруг президента». «Ельцин хотел освободиться от жестких рамок, – признает Сергей Филатов. – А то членов правительства чуть что, вызывали на ковер. Вместо основной работы заставляли отчитываться. Мешали продвижению рыночной структуры…»
Упоминает экс-руководитель Администрации Президента и о человеческом факторе. «Хасбулатов, – констатирует он, – всю жизнь занимался международной экономикой и довольно хорошо знал многие вещи, которые, может быть, мало знал Гайдар. Здесь, конечно, проявилась ревность – к тому, что не он проводит эти реформы. Конечно, он видел и ошибки. Вопрос лишь в том, как к этому относиться: можно было помогать, а можно было нападать, охаивать, оскорблять…»
Сергей Григорьянц, однако, связывает тогдашнее размежевание с самой сущностью реформаторского курса. «У Хасбулатова, – считает он, – были основания оказаться в оппозиции к тому, что делалось в Кремле. Ведь по существу, Гайдар сделал в России то же самое, что годом раньше сделало последнее коммунистическое правительство Польши – правительство Раковского. Тоже объявившее приватизацию, организованную так, что вся собственность оказалась в руках партноменклатуры и спецслужб. После чего власть можно было спокойно отдать демократам…»
«Гайдар в этом не виноват, – возражает Сергей Филатов. – В законе о приватизации – в качестве уступки коммунистам – было прописано, что от 50 до 70 процентов акций по приватизации предприятий отдавалось коллективам. Да, была построена схема, проявившая себя самым отрицательным образом. Директора сделали все, чтобы эти акции оказались в их руках. Но это – не схема Гайдара. Это – схема законодателей».
Впрочем, и Григорьянц не связывает сценарий российской приватизации с именем одного лишь Гайдара. «Еще не зная Гайдара, – вспоминает правозащитник, – Ельцин первого июля 1991 года в Новосибирске объявил о свободных ценах в Сибири – с 1 января 92 года». «Это, – считает Григорьянц, – было ему подсказано теми, кто его вел. А он был готов – лишь бы это приближало его к власти».
«Что же касается Гайдара, – подчеркивает основатель Фонда «Гласность», – то о его экономическом и политическом курсе уже написал Андрей Илларионов. – Все-таки он (Е.Т. Гайдар – А.П.) был сыном резидента ГРУ. Для него эта среда была своей. И он стремился сохранить собственность в руках небольшого количества своих людей, которые и будут управлять страной».
Средства
Как же это произошло? «Представьте себе, – вспоминает Сергей Филатов, – положение в стране тяжелое. Каждый день приносит сюрпризы. Уже трижды президент пытался усилить свою власть, чтобы эффективнее проводить реформы. А в его адрес несутся оскорбления…»
Тут возникает неизбежный вопрос о соотношении сил. «У Хасбулатова, – вспоминает Филатов, – при послушном Верховном совете – было много рычагов. Могли и импичмент объявить, и правительство в отставку отправить. Запретить проводить референдумы. У президента таких возможностей не было…»
Таких – не было. А другие? «К разгрому парламента Ельцин готовился совершенно открыто, – констатирует Григорьянц, – с весны 1993 года. Уже весной он говорил разным людям, что парламент надо уничтожить. А осенью, когда все стало совершенно конкретно, – собрал редакторов газет, радио и телевидения, предупредив их, что могут быть разные сложные события. И попросив в случае чего не нагнетать обстановку. После этого – собрал писателей и тоже просил о моральной поддержке».
Рассказывает правозащитник и о провокациях, призванных сделать применение силы неизбежным. И среди прочего – о «зафиксированных буквально всеми снайперах, сидевших в гостинице «Мир» и на крышах соседних домов».
«Которыми, – уточняет Григорьянц, – и был убит офицер «Альфы» Геннадий Сергеев. Кроме того, продолжает основатель Фонда «Гласность», «несколько десятков убитых было зафиксировано до начала штурма Белого дома. И все говорят, что стрельба велась по людям, собравшимся вокруг него, – причем – не из Белого дома. «Там было, – считает Григорьянц, – как минимум, семь тысяч человек. А может быть – десять тысяч. Пришли туда и дети с состоявшегося несколькими днями раньше съезда комсомола – тоже защищать демократию. Но о детях никто не думал. Виноват, конечно, тот, кто убивает. У сторон – разная мера вины. Но отвратительны – обе».
Результаты
Так, однако, думали не все. Писатели, журналисты, редакторы, к которым президент обращался за моральной поддержкой, не скупились на ее выражения. Почему либеральная интеллигенция активно поддержала Ельцина?
«Причин несколько, – отвечает Сергей Григорьянц. – Ведь это – та же самая интеллигенция, что участвовала в митингах и собраниях в поддержку Ельцина, когда он приходил к власти. К тому же – что такое советская интеллигенция? Руководители КГБ считали, что около семидесяти процентов ее состава находилось – так или иначе – в зависимости от них. Впрочем, и речь-то идет в основном о людях, которые при советской власти были известны и (сравнительно) процветали».
Существовали, впрочем, и другие немаловажные обстоятельства. «Казалось, – констатирует Григорьянц, – что Ельцин и Гайдар – это свои. Что на них можно возлагать надежды».
На чем эти надежды основывались? На непонимании смысла реформ, считает правозащитник. «Ведь именно в это время, – подчеркивает он, – Гайдар уничтожил Демроссию, не пустив на съезд депутатов из провинции. И сказав, что это – демшиза».
Каковы же итоги президентско-парламентского противостояния? «С депутатами, – констатирует Григорьянц, – ничего не произошло. (Убиты-то были другие.) А депутаты получили от Ельцина по квартире. Хасбулатов остался в роскошных апартаментах Горбачева. Кто-то стал губернатором. Лишь бы молчали о том, что произошло на самом деле!»
«Общество, – констатирует правозащитник, – было парализовано. В свое время десять убитых в Вильнюсе и шестнадцать – в Тбилиси вызвали возмущение всей Москвы. Существовали партии. Да, общество было неразвитым. Но были сотни тысяч человек в Москве и многие миллионы – по всей стране. И с ними приходилось считаться. А теперь можно было делать все, что угодно».
И все-таки… «Вот что любопытно, – вспоминает Сергей Григорьянц. – Офицеры, которые согласились стрелять по Белому дому, получили благодарность. Но потом – часто бывали вынуждены увольняться или переводиться из своих частей. Они сами рассказывали, что к ним начали относиться плохо. Называли палачами. Выбивали окна. И продолжать служить в своих частях они не могли…»
Аргументы? «Новая авторитарная ельцинская конституция, все силовые структуры напрямую подчинившая президенту. Уничтожение поста вице-президента. Сведение к минимуму возможностей парламента. Укрепление центрального аппарата, не предусмотренного даже этой конституцией. Президентская администрация, заменившая ЦК КПСС», – перечисляет Григорьянц. И резюмирует: «Кроме убитых людей, жертвой октябрьского противостояния стала русская демократия».
А «просто убитые» – сколько их было? Рассказывает Сергей Филатов (в те дни – руководитель Администрации Президента РФ): «Утром пятого октября мне позвонил Борис Николаевич и сказал: «Сергей Александрович, погибло сто шестьдесят четыре человека». Я сказал: «Борис Николаевич, по-моему, что-то маловато. Мне казалось – где-то под тысячу должно быть». Война-то не один час шла…»
«Но Ельцин, – продолжает Филатов (в наши дни – президент Фонда социально-экономических и интеллектуальных программ), – сказал: «Нет. Сто шестьдесят четыре. Включая и тех, кто погиб по Москве… у Останкино». Я сказал: «Борис Николаевич, давайте опубликуем список». «Давайте». И опубликовали в «Московской правде»…»
По оценкам Сергея Григорьянца, октябрьские события в Москве «стоили жизни, по меньшей мере, двум тысячам человек». «Украинское радио, – вспоминает правозащитник, – позднее называло не очень понятно, как собранную цифру: с 21 сентября по 4 октября погибли 2783 человека».
Существуют и другие данные. «Только по данным московской прокуратуры и Министерства внутренних дел, – рассказывает руководитель Фонда «Гласность», – в 1993-м году было кремировано 2200 неопознанных трупов. Обычная цифра в другие годы – 170-180.» «И это, – уточняет Григорьянц, – только неопознанные – и при этом попавшие в списки официальной кремации. А есть еще рассказы о трупах, закопанных на каком-то полигоне. И о трех частных компаниях, занимавшихся кремацией».
Были среди жертв и известные. Даже – широко. «Был убит, – продолжает свой рассказ Сергей Григорьянц, – известный режиссер и оператор «Ленфильма» Александр Сидельников. Был убит оператор Рори Пек. Был тяжело ранен фотокорреспондент New York Times Пол Отто. Был убит юрист Терри Данкен, который его вытаскивал. Это действительно была кровавая бойня…»
Персонажи
По чьей же вине пролилась кровь? «Виноваты обе стороны, – полагает Сергей Филатов, – но в большей степени – законодательная власть». «Для них, – убежден экс-руководитель Администрации Президента, – должен был стать серьезным сигналом референдум, прошедший в апреле. Когда выразили недоверие им и доверие – реформам Гайдара и президента. И сказали, что Верховный совет надо переизбрать досрочно, а президента – нет. А они должны были задуматься о том, что два руководителя государства оказались в системе двоевластия, но что глава государства – это все-таки президент. Тогда как лицо, возглавляющее Верховный совет, может меняться. Можно было предъявить счет: или мы все-таки пытаемся работать совместно, или меняем руководителя. Чтобы вместе выводить страну из тяжелейшего положения. Они этого шага не сделали. Наоборот, начались атаки на президента – агрессивные и оскорбительные. И в этом проявилась близорукость депутатов».
«Да, это была политическая ошибка, – признает член политсовета петербургского отделения движения «Солидарность» Александр Скобов. – Но – не правовая. Да, было продемонстрировано, что большинство наиболее активных избирателей предпочитает переизбрать парламент, а не президента. Но закон – как бы ни относиться к руководству ВС, к большинству депутатов, к тем, кто примкнул к защитникам парламента, – был на стороне Верховного совета. Юридической силы результаты референдума не имели. В конституции о перевыборах не говорилось ничего, т.е. решение этих вопросов само по себе меняло конституцию. А конституционные вопросы должны были решаться не большинством принявших участие в референдуме, но большинством имеющих права голоса. Такого большинства не было ни у одной стороны. Но по пути нарушения конституции пошла именно президентская сторона. И это она должна была отдавать себе отчет в том, что после августа девяносто первого, когда подобный вариант не прошел, новая попытка силовой смены власти вызовет сопротивление. Те, кто составлял Указ 1400 (подписанный Б.Н. Ельциным 14-го сентября 1993 года и оглашенный в президентском телеобращении 21 сентября – А.П.), обязаны были понимать, что подпись под этим указом автоматически означает кровь».
Указ 1400 предписывал «прервать осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций Съездом народных депутатов РФ и Верховным Советом РФ». «Я и сам выступил против этого указа, – вспоминает Сергей Филатов. – Когда он (Б.Н. Ельцин – А.П.) мне его показал, я сказал, что последствия могут быть очень тяжелыми». «Но отчуждение, – подчеркивает Филатов, – наступило задолго до Указа 1400. Противостояние началось в девяносто втором. Когда-то и я по просьбе Хасбулатова говорил с Борисом Николаевичем, что, дескать, надо пообедать и посидеть-поговорить… А в ответ Ельцин сказал грубейшие слова: этот человек врет, я ему не верю, я не хочу никаких дел с ним иметь…»
С каких же пор? В девяносто первом Ельцин и Хасбулатов стояли рядом. А вокруг, констатирует Сергей Григорьянц, – «те же самые… люди, что выбрали Ельцина председателем Верховного совета России и проголосовали – практически! – за отделение России от СССР». «Самое поразительное, – продолжает Григорьянц, – что до сих пор существует представление, что какая-то из этих сторон была права. А это была междоусобная борьба двух частей советской элиты, одинаково отвратительных. Президент Ельцин, стремившийся к ничем не ограниченной власти (которой в конце концов и добился). И компания вокруг Ельцина. Егор Гайдар, в своей последней книге откровенно написавший, что достоинство любого правительства – иметь в запасе полк, готовый стрелять в народ. Батурин, пишущий противозаконный и провокационный Указ 1400. Лужков, за два дня до штурма Белого дома клянущийся патриарху, что никаких замыслов штурма в Кремле нет. Притом, что патриарх – перед специально привезенной из Третьяковской галереи иконой Владимирской Божьей матери – предает анафеме каждого, кто начнет братоубийственную войну, – всех этих персонажей, которые потом будут стоять со свечечками!»
Осталась в истории и другая сторона конфликта. «Попросту другая часть советского истеблишмента, – констатирует основатель Фонда «Гласность». – Плохо организованный, раздираемый противоречивыми интересами Верховный Совет, возомнивший, что он и впрямь способен быть верховной властью в стране. Сегодня уже невозможно распутать, какое количество провокаторов и просто болванов было вокруг. Тут и вице-президент Руцкой, некогда устроивший журналистам демонстрацию вечного двигателя. И генерал Макашов, разыгрывавший из себя будущего диктатора. Тут и Ачалов, и Стерлигов, и Баркашов. Я уже не говорю о резиденте КГБ Ионе Андронове. Или о Сергее Бабурине, гебешную кличку которого («Николай») выдал Олег Калугин…»
Из-за чего же грянул гром?
Цели
«Из-за нюансов процесса приватизации, – считает Александр Скобов. – Принципиальных различий между программами сторонников Ельцина и Верховного Совета не было. Но президентская сторона продавливала вариант, выгодный той группе, что сконцентрировалась вокруг президента». «Ельцин хотел освободиться от жестких рамок, – признает Сергей Филатов. – А то членов правительства чуть что, вызывали на ковер. Вместо основной работы заставляли отчитываться. Мешали продвижению рыночной структуры…»
Упоминает экс-руководитель Администрации Президента и о человеческом факторе. «Хасбулатов, – констатирует он, – всю жизнь занимался международной экономикой и довольно хорошо знал многие вещи, которые, может быть, мало знал Гайдар. Здесь, конечно, проявилась ревность – к тому, что не он проводит эти реформы. Конечно, он видел и ошибки. Вопрос лишь в том, как к этому относиться: можно было помогать, а можно было нападать, охаивать, оскорблять…»
Сергей Григорьянц, однако, связывает тогдашнее размежевание с самой сущностью реформаторского курса. «У Хасбулатова, – считает он, – были основания оказаться в оппозиции к тому, что делалось в Кремле. Ведь по существу, Гайдар сделал в России то же самое, что годом раньше сделало последнее коммунистическое правительство Польши – правительство Раковского. Тоже объявившее приватизацию, организованную так, что вся собственность оказалась в руках партноменклатуры и спецслужб. После чего власть можно было спокойно отдать демократам…»
«Гайдар в этом не виноват, – возражает Сергей Филатов. – В законе о приватизации – в качестве уступки коммунистам – было прописано, что от 50 до 70 процентов акций по приватизации предприятий отдавалось коллективам. Да, была построена схема, проявившая себя самым отрицательным образом. Директора сделали все, чтобы эти акции оказались в их руках. Но это – не схема Гайдара. Это – схема законодателей».
Впрочем, и Григорьянц не связывает сценарий российской приватизации с именем одного лишь Гайдара. «Еще не зная Гайдара, – вспоминает правозащитник, – Ельцин первого июля 1991 года в Новосибирске объявил о свободных ценах в Сибири – с 1 января 92 года». «Это, – считает Григорьянц, – было ему подсказано теми, кто его вел. А он был готов – лишь бы это приближало его к власти».
«Что же касается Гайдара, – подчеркивает основатель Фонда «Гласность», – то о его экономическом и политическом курсе уже написал Андрей Илларионов. – Все-таки он (Е.Т. Гайдар – А.П.) был сыном резидента ГРУ. Для него эта среда была своей. И он стремился сохранить собственность в руках небольшого количества своих людей, которые и будут управлять страной».
Средства
Как же это произошло? «Представьте себе, – вспоминает Сергей Филатов, – положение в стране тяжелое. Каждый день приносит сюрпризы. Уже трижды президент пытался усилить свою власть, чтобы эффективнее проводить реформы. А в его адрес несутся оскорбления…»
Тут возникает неизбежный вопрос о соотношении сил. «У Хасбулатова, – вспоминает Филатов, – при послушном Верховном совете – было много рычагов. Могли и импичмент объявить, и правительство в отставку отправить. Запретить проводить референдумы. У президента таких возможностей не было…»
Таких – не было. А другие? «К разгрому парламента Ельцин готовился совершенно открыто, – констатирует Григорьянц, – с весны 1993 года. Уже весной он говорил разным людям, что парламент надо уничтожить. А осенью, когда все стало совершенно конкретно, – собрал редакторов газет, радио и телевидения, предупредив их, что могут быть разные сложные события. И попросив в случае чего не нагнетать обстановку. После этого – собрал писателей и тоже просил о моральной поддержке».
Рассказывает правозащитник и о провокациях, призванных сделать применение силы неизбежным. И среди прочего – о «зафиксированных буквально всеми снайперах, сидевших в гостинице «Мир» и на крышах соседних домов».
«Которыми, – уточняет Григорьянц, – и был убит офицер «Альфы» Геннадий Сергеев. Кроме того, продолжает основатель Фонда «Гласность», «несколько десятков убитых было зафиксировано до начала штурма Белого дома. И все говорят, что стрельба велась по людям, собравшимся вокруг него, – причем – не из Белого дома. «Там было, – считает Григорьянц, – как минимум, семь тысяч человек. А может быть – десять тысяч. Пришли туда и дети с состоявшегося несколькими днями раньше съезда комсомола – тоже защищать демократию. Но о детях никто не думал. Виноват, конечно, тот, кто убивает. У сторон – разная мера вины. Но отвратительны – обе».
Результаты
Так, однако, думали не все. Писатели, журналисты, редакторы, к которым президент обращался за моральной поддержкой, не скупились на ее выражения. Почему либеральная интеллигенция активно поддержала Ельцина?
«Причин несколько, – отвечает Сергей Григорьянц. – Ведь это – та же самая интеллигенция, что участвовала в митингах и собраниях в поддержку Ельцина, когда он приходил к власти. К тому же – что такое советская интеллигенция? Руководители КГБ считали, что около семидесяти процентов ее состава находилось – так или иначе – в зависимости от них. Впрочем, и речь-то идет в основном о людях, которые при советской власти были известны и (сравнительно) процветали».
Существовали, впрочем, и другие немаловажные обстоятельства. «Казалось, – констатирует Григорьянц, – что Ельцин и Гайдар – это свои. Что на них можно возлагать надежды».
На чем эти надежды основывались? На непонимании смысла реформ, считает правозащитник. «Ведь именно в это время, – подчеркивает он, – Гайдар уничтожил Демроссию, не пустив на съезд депутатов из провинции. И сказав, что это – демшиза».
Каковы же итоги президентско-парламентского противостояния? «С депутатами, – констатирует Григорьянц, – ничего не произошло. (Убиты-то были другие.) А депутаты получили от Ельцина по квартире. Хасбулатов остался в роскошных апартаментах Горбачева. Кто-то стал губернатором. Лишь бы молчали о том, что произошло на самом деле!»
«Общество, – констатирует правозащитник, – было парализовано. В свое время десять убитых в Вильнюсе и шестнадцать – в Тбилиси вызвали возмущение всей Москвы. Существовали партии. Да, общество было неразвитым. Но были сотни тысяч человек в Москве и многие миллионы – по всей стране. И с ними приходилось считаться. А теперь можно было делать все, что угодно».
И все-таки… «Вот что любопытно, – вспоминает Сергей Григорьянц. – Офицеры, которые согласились стрелять по Белому дому, получили благодарность. Но потом – часто бывали вынуждены увольняться или переводиться из своих частей. Они сами рассказывали, что к ним начали относиться плохо. Называли палачами. Выбивали окна. И продолжать служить в своих частях они не могли…»
