3 марта 2022 года российский независимый телеканал «Дождь» прекратил вещание. Большая часть команды уехала из страны. Почему? Куда? Что делать дальше? Директор информационной службы «Дождя» журналист Екатерина Котрикадзе ответила на вопросы Русской службы «Голоса Америки».
Через неделю после начала войны в Украине единственный независимый российский телеканал «Дождь» вынужден был прекратить вещание. Все мы знаем, почему. Чего мы не знаем – что было дальше.
«Голос Америки»: Где вы сейчас? Как устроились? Что происходит в жизни в этот момент?
Екатерина Котрикадзе: Мы сейчас в Тбилиси. Устраиваемся как-то, пытаемся наладить быт. (Екатерина Котрикадзе покинула Россию вместе с семьей – двумя маленькими детьми и мужем, журналистом Тихоном Дзядко – ГА.) Это на самом деле очень тяжелый момент, потому что трудно собраться и начать заниматься простыми бытовыми вопросами. Сегодня я готовила обед впервые за все время после отъезда. И жарка котлет далась мне невероятно тяжело, потому что ты не понимаешь, что где лежит на этой кухне, где найти сковородку и так далее. В общем, это было странно, потому что каждые пять секунд перед глазами мелькает твоя посуда. Я не то, чтобы большой повар, это для меня не то, чтобы принципиальный вопрос, но сейчас так все остро, что каждую минуту ты вспоминаешь о каких-то вещах и предметах из своего дома, к которым ты привык, которые тебе, оказывается, так важны. Но главное, что мы ощущаем себя в безопасности. Это история про обживание и привыкание, и она по-своему тяжелая. Как и первый момент панических атак, и наше бегство. Напряжение сейчас другое, но тоже довольно ужасно, если честно.
«ГА»: Как вы приняли решение о бегстве?
ЕК: Просто не было других вариантов. То есть не то, чтобы ты сидишь, раздумывая, уезжать или не уезжать. У меня сомнений не было вообще. Возможно, такой момент был у моего мужа, у меня – ни на секунду. Я с самого начала понимала, с момента ввода войск, что в ближайшее время станет обязательно хуже, что начнутся репрессии внутренние, точнее, продолжатся с новой силой. И что надо будет бежать.
Смешно, я помню, как брала интервью с господином Блинкеном, госсекретарем США, в Мюнхене. Мы долго готовились, и много говорили с его помощниками до начала интервью. И у меня все спрашивали, что будет и как будет развиваться ситуация. Я отвечала: ну как что будет, будет война, я уверена, что Путин войдет в Украину. И как только он это сделает, нас обязательно закроют. Но одно дело, когда ты это произносишь как аналитик, а другое – когда с тобой правда это происходит. И все, что ты знаешь про Путина, все, что ты знаешь про его власть и его систему, диктует, что тебе надо быстрее уезжать, потому что обязательно будут очень жесткие меры против тебя, против твоих коллег, против твоего канала, против всего, что еще есть свободного в России. Так и случилось.
Последней каплей была информация по поводу «закона о фейках», который впоследствии приняли – закона об экстремизме и распространении «фейков» о войне, точнее, «специальной операции», прости господи. И как только эта информация появилась, стало совершенно ясно, что каждый на «Дожде» под угрозой преследования и под угрозой 15-летнего пребывания за решеткой.
«ГА»:Какая часть вашей команды уехала и куда?
ЕК: Уехала большая часть команды, я не могу сейчас точную цифру назвать, несколько десятков человек. Многие в Тбилиси, здесь, рядом со мной, многие в Стамбуле, потому что было удобно так вылетать. Есть люди в Армении. Единицы рассеялись уже по миру, в зависимости от того, у кого какие связи в разных странах.
Мы оказались сначала в Стамбуле просто потому, что туда можно было купить билет. Решение принималось исходя из наличия билетов. Полет в Дубай сорвался, потому что билеты исчезали прямо во время заполнения анкет на сайте. Так случилось еще с пятью рейсами – и в итоге мы еле-еле чудом купили билеты в Стамбул и улетели. А многим не повезло, и кто-то оказался, например, в Ташкенте, кто-то в Улан-Удэ, а потом выбирался оттуда на перекладных. Так что нам еще повезло.
«ГА»: На какие средства теперь жить? Можете ли вы продолжать работать, как коллектив?
ЕК: Мы считаем, что мы остаемся коллективом. Мы считаем, что мы остаемся командой и мы продолжим работать. Мы думаем сейчас очень активно над тем, как и откуда это делать, как это может выглядеть. Финального решения нет, совершенно честно говорю.
Что касается средств к существованию — это самый главный вопрос сейчас. У многих вообще нет денег, заканчивается последняя зарплата. Рубли, которые они получали, фактически превратились в фантики, потому что ты прекрасно знаешь, что собой представляет курс рубля. А эти люди находятся за границей. В общем, мы очень рассчитываем на какую-то поддержку разных фондов, разных меценатов. Это важно сейчас, выстоять, а дальше посмотрим. Мы надеемся, что в ближайшие месяцы мы сможем что-то начать делать и обеспечивать ключевым сотрудникам какие-то возможности для жизнедеятельности. Но мы сказали своим коллегам, чтобы на этот краткий период, несколько месяцев, они брали фриланс и любую работу, чтобы не оказаться в совсем невыносимой ситуации.
«ГА»: Ты при этом тратишь свое время, я так понимаю, совершенно добровольно и бесплатно, на десятки интервью всем западным СМИ. Что хотят услышать наши западные коллеги, что они хотят понять про Россию?
ЕК: Во-первых, они хотят понять, какой настрой у российского общества. Это невозможно, потому что ты не можешь проводить в стране, где существует диктатура, объективные социологические опросы, ты не можешь рассчитывать на то, что те люди будут отвечать правду, даже если центр, проводящий соцопрос, даст честные цифры, что очень маловероятно. Например, есть Левада-Центр, который дает честные цифры, но одновременно с этим не может снимать со счета страхи людей. Страхи гигантские, страхи чудовищные. Когда ты смотришь на акции протеста, даже не масштабные, даже совсем какие-то мелкие, они заканчиваются обязательно задержаниями, арестами и обязательно – плохими последствиями для людей. Конечно, они боятся, конечно, гораздо большая часть населения России не приемлет то, что сейчас происходит, чем то, что сейчас дают любые опросы.
Поэтому я каждый раз объясняю нашим коллегам с западных телеканалов, что, друзья, во-первых, мы не можем знать точные данные по поводу настроений в российском обществе, а во-вторых, мы должны понять, что в России очень-очень разные люди.
Есть очень классное молодое поколение, невероятно интересные ребята, креативные, думающие и очень разные. Они и читают, и смотрят, и анализируют, в общем, это не Путин, совершенно не путинское поколение людей. Поэтому надо отличать ситуацию в России от, например, ситуации в Северной Корее. Здесь за последние годы выросло поколение людей, которые были свободными. У них сейчас отнимают эту свободу. Я не знаю, я не могу прогнозировать, как они будут на это реагировать, но я знаю, что в России сейчас депрессия, глубокая депрессия среди думающих людей.
Конечно, есть и другие. Вчера на CNN у меня был разговор о «фейках». Спрашивали, как может быть такое, что до сих пор верят в «фейки» о том, что, например, Украина стреляет сама по себе, что ракеты, которые падают в Мариуполе, условно, это украинские власти сами запускают и так далее. Я говорю, ну послушайте, очень сильная пропаганда, особенно в регионах, особенно среди тех людей, которые ничего кроме телека не смотрят, они верят, что это правда. И это большая часть населения.
«ГА»: А ты чувствуешь какую-то ответственность перед аудиторией, которая осталась там наедине с Соловьёвым?
ЕК: Да, конечно, можно жалеть простого русского человека из какого-нибудь отдаленного региона, который ничего не понял, ничего не знает и искренне считает, что сейчас Россия спасает себя от империалистов и НАТО. Но, наверное, это было бы слишком просто. А по большому счету каждый человек обязан думать, черт возьми! Каждый человек обязан искать вопросы и ответы на них, и каждый человек обязан обладать хоть каким-нибудь критическим мышлением.
То есть ну верить Соловьёву невозможно, потому что он врет на каждом шагу. Верить Маргарите Симоньян, которая публично на всю страну задается вопросом: а эта девушка Котрикадзе – гражданка России? А если она гражданка России, то это неправильно, и не стоит, значит, сохранять ей гражданство, намекает она. В прямом эфире у Соловьёва, своего друга.
Мне кажется, что это не просто не журналистика, это вредная история для всей страны. И это преступная история вообще на самом деле. Конечно, я не о гражданке Котрикадзе в этом случае, а о том, что на мой взгляд, господин Соловьев, госпожа Симоньян, господин Киселев и прочие пропагандисты несут не меньшую ответственность за то, что происходит, за ту катастрофу, которая сейчас на нас обрушилась, чем, например, Владимир Путин или господин Шойгу, который непосредственно управляет войсками.
Но одновременно с этим все-таки, возвращаясь к моему вопросу, я не могу не думать о том, как же так получилось, что большая часть населения огромной великой страны не хочет, совсем не хочет критически мыслить.
Я не могу этого понять. Удивительно, как так сработала эффективно путинская система и машина эта жуткая за последние годы, что людей лишили свободных средств массовой информации. Тех, у кого нет доступа в интернет, тех, кто не смотрит «Дождь» в интернете. И почему они как бы сказали: «О'кей, будем смотреть только Первый канал, только Россия-24 и Соловьёва». Как это произошло, как они не поняли, что их лишают вообще воздуха, я не знаю. Мне это очень трудно понять и ужасно грустно.
Я длинно отвечаю, прости, но это важная штука. В какой-то момент наша коллега снимала выборы в Хабаровске и ей где-то, кажется, на каком-то участке какая-то из местных наблюдателей, не помню, кто именно сказал: «А вы с «Дождя», что ли? Так вы же американский телеканал!» Черт возьми, мы самый российский телеканал из всех! Как так можно? Как, ребята, вы совсем ничего не знаете, ничего не проверяете? Мне ужасно обидно.
«ГА»: В этой всей ситуации что тебя больше всего пугает?
ЕК: Пугает меня, что Владимир Путин не остановится. Меня пугает, что мы видим сейчас ситуацию, при которой сбываются самые страшные кошмары, которые мы могли только видеть. А у меня часто бывают кошмары. Знаешь, это апокалипсис такой, когда мир рушится в буквальном смысле. Вот если он сейчас берет Украину, а он будет брать Украину, он будет ужесточать наступление, если у него есть на это силы. Дай бог, чтобы эти силы иссякли. То есть они у него есть, то он пойдет ва-банк, он будет бомбить, уже не будет никаких попыток скрыть реальность войны и объяснить происходящее какой-то специальной операцией. Будут жертвы, множество жертв. Они уже есть и будет еще. А дальше он не остановится, он будет воевать с кем-то, не знаю... Молдова есть, например, где почти половина населения была пророссийская, не знаю, как сейчас. Есть еще другие страны.
Ужасно, что современном мире мы оказались в ситуации – и об этом подумали все – когда от одного человека зависит будущее наших детей. Моих детей, твоих детей и еще миллионов детей на планете Земля. От одного человека, который просто решил, что ему надо записать свое имя в историю. Человека, который, непонятно вообще исходя из каких аргументов действует именно так, а не иначе, что он понимает под успехом. Ты не знаешь, что у него в голове и насколько далеко он может зайти. И я боюсь, что он может зайти максимально далеко. А с учетом наличия ядерного оружия, это просто даже страшно произносить. Я не хочу это говорить, но его необходимо остановить. Его необходимо немедленно, срочно остановить. Я не знаю как. Пусть об этом думают мировые лидеры. Впервые за последние годы пусть что-нибудь придумают.
«ГА»: А что делать нам?
ЕК: Ты знаешь, нам надо жить каждый день обычной жизнью, при этом помогая Украине всеми возможными способами. Вот я лечу из Москвы в абсолютно разобранном состоянии в Стамбул. Там меня встречает наша подруга, и она занимается активизмом. Во-первых, она проводит акции протеста у российского консульства в Стамбуле. Во-вторых, она бесконечно собирает деньги и находит людей, которые отправляют помощь в Украину. Она учит детей, что война — это зло. Война никогда не бывает успешной, смерть — это то, что приносит война, и так далее. То есть она занимается тем, что должны делать люди неравнодушные. И те люди, которым очень важно что-то делать. И тогда ты находишь себе место. Тебе надо что-то делать.
Мы журналисты, мы можем говорить, мы можем кричать очень громко, максимально громко, сколько нам это удается. Да, мне закрыли телек мой любимый, самый лучший на свете телеканал. Но я могу, по крайней мере пока, пока мы что-то новое не откроем, писать в соцсетях. Бесконечно писать, много. Сейчас соберусь – и я буду много писать, потому что это важно. Каждый должен жить своей жизнью, любить своих детей, своих близких. Одновременно с этим принимать те меры и те шаги, которые есть в нашем арсенале. У нас их, на самом деле, не так уж мало.
