Ранее Халимат опубликовала видео, в котором заявила, что сбежала из Чечни, спасаясь от семейного насилия. Чеченские силовики нашли девушку в махачкалинском шелтере и увезли обратно в Чечню. Социолог, гендерный исследователь, эксперт по Северному Кавказу Ирина Костерина в интервью «Голосу Америки» прокомментировала ситуацию вокруг Халимат Тарамовой.
Ксения Туркова: История Халимат Тарамовой скорее единичная или распространенная? Насколько часто встречается такой сценарий именно на Северном Кавказе: девушка хочет скрыться от семейного насилия, бежит, родственники ее разыскивают…
Ирина Костерина: Я бы не сказала, что эта история типична. Скорее наоборот: девушки, которые живут в каких-то неприемлемых для них ситуациях, вынуждены с этим мириться. Северный Кавказ (и особенно Чечня) — это довольно традиционное общество с сильным влиянием семьи, клана, поэтому решиться на разрыв с семьей очень сложно. Кроме того, Халимат — девушка из семьи приближенных Кадырова, и она, я думаю, хорошо осознавала все возможности ее папы, она понимала, что они ее могут из-под земли достать. Ситуация осложняется еще и тем, что в России не так много мест, куда можно бежать: кризисных центров для женщин не так много, шелтеров не так много. Раньше была возможность бежать за границу, а сейчас мы сидим практически за закрытыми границами. Но все-таки есть какие-то города РФ, где можно спрятаться. Но нужно же еще обладать информацией, найти возможность уехать, придумать, кто тебя повезет, где ты будешь дальше скрываться. Все это требует решимости и информированности.
К.Т.: В случае с Халимат — это скорее свидетельство того, что ее ситуация была совсем невыносимой или того, что она просто очень храбрая девушка?
И.К. И то, и другое. Она молодая информированная девушка, в соцсетях нашла информацию о такой возможности. Судя по той информации, которую мы имеем, замуж она вышла не добровольно. Кроме того, известно, что и отец к ней применял насилие. То есть возвращаться ей было некуда, если бы она ушла от мужа. Я думаю, она была в ситуации отчаяния, она хотела вырваться из этого цикла насилия.
К.Т. Правозащитники говорят, что, пока поддерживается шум, внимание к этой истории, Халимат ничего не угрожает. Это так?
И.К. С одной стороны, это так. Но сколько времени может эта история держаться в информационном поле? Большой вопросительный знак. Мы все знаем цикл жизни новостей, и скоро все медиа станут с этой истории переключаться на что-то другое. Что тогда будет с этой девушкой, мы не знаем. С другой стороны, в Чечне тоже есть практика, когда людей, которые явно там подвергаются давлению, показывают по местному телевидению: видите, вот человек, с ним все в порядке, что вы придумываете? Рядом с ней сейчас нет людей, которые могли бы давать нам объективную информацию о ее реальном состоянии: она находится сейчас внутри своей семьи, и семья определяет, что будет известно медиа, насколько известно и как долго. Я поддерживаю идею о том, что нужны какие-то меры, чтобы внимание к этой истории не схлопнулось. Надо писать письма поддержки, коллективные обращения, запросы омбудсмену, просить взять эту историю на контроль. Нужна постоянная огласка, иначе эта история может печально закончиться.
К.Т.: Власти Чечни уже заявили, что девушку «пытались похитить правозащитники». То есть как бы перевернули ситуацию. О чем это говорит?
И.К. Это как раз довольно типичная для поведения властей Чечни история. В Чечне не любят правозащитников, они кажутся местным властям каким-то западным продуктом, чуждым местным традициям. Считается, что правозащитники хотят всех женщин сделать феминистками или ЛГБТ. Для властей Чечни правозащитники — это изначально такие идеологические враги, которые хотят навязать людям “западные ценности”. Так что такое переворачивание ситуации очень типично. Они же и в шелтер пришли с таким запросом: мол, было заявление о похищении, мы разыскиваем человека. Использовали такую манипуляцию, чтобы просто девушку оттуда вытащить.
Но Халимат — совершеннолетняя. И она на камеру совершенно откровенно сказала, что ее не похищали, что она уехала совершенно добровольно. Так что кто будет возбуждать дело о похищении? Никто, она не пропадала.
К.Т. Каким может быть сценарий развития событий сейчас? Действительно ли жизнь Халимат в опасности?
И.К. Здесь есть два фактора: один хороший, другой плохой. Хороший заключается в том, что к истории действительно было привлечено много внимания. За Халимат уже вступилось много известных людей. Так что спрятать эту историю уже не получится. Но есть и другой фактор, который может повлиять негативно. Я сама до сих пор не до конца понимаю историю с гомосексуальной ориентацией этой девушки. Был ли это аутинг? Она сама об этом сказала? Я не нашла об этом информации, которой я могла бы доверять. Не исключено, что это было сделано намеренно, потому что, возможно, был расчет на привлечение ЛГБТ-организаций, юристов, на то, что у этого дела появится новый нюанс — об особой уязвимости этой девушки. Но в контексте Чеченской Республики все может быть наоборот — это может запустить худший сценарий. Мы все знаем официальную позицию республики: в Чечне геев нет. Так что жизнь девушки действительно может быть в опасности, для ее семьи все случившееся может считаться позором, и им с этим надо будет что-то делать.
К.Т. С какими проблемами, нарушениями прав вообще сталкиваются женщины на Северном Кавказе? Что может подтолкнуть их к побегу, как Халимат?
И.К. Почти всегда бегут от домашнего насилия. Часто женщины бегут от мужа-агрессора — вместе с детьми или в одиночку; или бегут из семьи, если их принуждают выйти замуж. И когда мы проводили исследование на Северном Кавказе, мы выяснили, что это же становится и основной причиной разводов. В республиках, где разводы не приветствуются, решиться на это очень тяжело. В Чечне сейчас есть комиссия по урегулированию семейных конфликтов — она в принципе призвана снизить число разводов, потому что в последние годы оно стало довольно высоким.
К.Т. Обсуждается ли там каким-то образом закон о семейном насилии?
И.К. Так же, как и в большинстве регионов России: он обсуждается в основном женскими организациями, феминистскими группами. Населением он обсуждается очень мало, потому что люди в России воспринимают это как вторжение в частную жизнь. Есть много мифов и страхов по поводу этого закона: мол, вот сейчас феминистки лоббируют этот закон — и начнут обвинять своих мужей в насилии, отнимать у них детей, квартиры и все остальное. Обывателю кажется, что этот закон — он об этом, а не о защите женщин. На Кавказе эта проблема обсуждается, но очень точечно.
К.Т. Вы сказали, что Халимат — современная информированная девушка. А как вообще женщины, например, в Чечне находят информацию об этих кризисных центрах?
И.К. Несколько лет назад мы проводили исследования на эту тему и задавали вопрос: знаете ли вы о каких-либо мерах поддержки женщин, об общественных организациях? Результат — меньше одного процента. Сейчас, с развитием соцсетей и мессенджеров, возможностей узнать информацию стало больше. Многие женщины в кавказских республиках уже повысили свою, так скажем, цифровую грамотность. Но тут возникает вопрос доверия: вот нашли они информацию о кризисном центре в соседней республике, а как понять, что это не ловушка? Как поехать к незнакомым людям, доверить им свою жизнь? Это очень сложно. И в целом у меня самой много опасений насчет безопасности шелтеров на Северном Кавказе. Мне кажется, что безопаснее вывозить людей в другие регионы. Я знаю, что именно такой план у Халимат и был, просто у нее не было паспорта, была сложная ситуация. Кроме того, мы видим на примере этой истории, что, если девушка из влиятельной семьи, руки могут дотянуться куда угодно, чтобы ее найти.
К.Т. Могут ли федеральные власти вмешаться в эту ситуацию?
И.К. Мы знаем, что федеральный центр дал очень много полномочий чеченскому руководству решать все проблемы самим. Есть некий пакт, договоренность о том, как существует Чечня — в обмен на то, чтобы там был мир, порядок и лояльность федеральному центру. Мы уже обсуждали это с коллегами и знакомыми из Чечни, обсуждали, кто может вмешаться, кто может повлиять. И пришли к выводу, что, скорее всего, на все запросы будет формальная реакция — ведь уже делали запросы насчет преследования геев в Чечне. Ответ всегда приходил формальный: «Мы все расследовали, у нас все в порядке». Я думаю, что никто, кроме Путина, напрямую не сможет повлиять на эту ситуацию.
