В Брюсселе состоялся саммит лидеров стран «Большой семерки» – в формате, в котором последний раз они собирались в 1997 году. Это случилось после того, как саммит «Большой восьмерки» – мирового клуба развитых стран с участием России – в Сочи, был отменен в связи с аннексией Крыма Россией. Эту аннексию, а также вовлеченность России в дестабилизацию обстановки в восточной Украине жестко осудили ведущие демократии мира.
Русская служба «Голоса Америки» побеседовала о том, что меняется с исключением России из самого представительного клуба мировых держав, с экспертом, многие годы анализирующим деятельность «семерок», «восьмерок» и «двадцаток» – Джоном Киртоном, главой научной группы по исследованию саммитов G8 и G20 из университета Торонто (John Kirton, Director of the G8 Research Group, University of Toronto).
Данила Гальперович: Как, по-вашему, прошел саммит в Брюсселе – первый с 1997 года, который снова назывался «саммит большой семерки»? Чувствовалось ли отсутствие на нем России?
Джон Киртон: Саммит в Брюсселе, прошедший без России, при этом был характерен тем, что лидеры, на него приехавшие, говорили как раз о России и о проблемах, с Россией связанных: о состоянии демократии в России, о российских действиях в Украине, о путях поддержки украинской демократии, чтобы добиться там хорошего управления и процветания страны. Без господина Путина здесь, в Брюсселе, лидеры также обсуждали общедемократические ценности, схожесть своих взглядов, которая также базируется на их общем понимании демократии.
Остальные важные пункты повестки – это Сирия, это борьба с терроризмом, который подрывает основы демократического правления, пути поддержки «арабской весны». Очевидно меньшее, чем раньше, продвижение заметно в тех темах, где участие России очень важно: тема ядерной программы Северной Кореи, будущее Афганистана после вывода войск коалиции, даже тема изменений климата, в которой сейчас несколько инициатив предложил Барак Обама – все это, возможно, будет более детально обсуждаться на других форумах и в других форматах.
Д.Г.: Насколько экономически важно присутствие России на саммитах для остальных стран? Ведь мы знаем, что, уже после того, как официально в 1998 году в Денвере было сказано об образовании «Группы восьми», страны «Большой семерки» регулярно встречались без представителей финансово-экономического блока России?
Д.К.: Действительно, сохранялись важные экономические функции, которые выполнялись именно «Большой семеркой». Одна из них – координация в сфере монетарной политики, частью этого, например, было решение задачи по наполнению мировой экономики ликвидностью во время мирового кризиса, острая фаза которого пришлась на осень 2008 года. Другая – это попытки, предпринимаемые в борьбе с отмыванием денег через финансовые системы (правда, в этом очень скоро начала принимать участие и Россия).
Но, говоря более широко, стоит признать, что многие проблемы решались эффективно именно в составе «восьмерки», ее лидеры действовали очень неплохо, когда на саммитах присутствовали господин Путин и господин Медведев. В частности, именно так было на последнем саммите G8 в Лох-Эрне летом прошлого года. Там основными темами были торговля, прозрачность финансовых систем, налоги, терроризм, Сирия, и все восемь лидеров в конце соединили свои усилия, что и послужило успеху саммита.
Так что Россия и «Большая семерка» в отдельности имеют, конечно, меньше возможностей решать мировые проблемы, нежели если бы они действовали сообща. Но, если говорить о том, кто и что от этого размежевания теряет, то, без сомнения, больше всего теряет Россия. В частности, показателем этого было голосование и на Генеральной Ассамблее ООН, и в Совете безопасности ООН по вопросам, касающимся интервенции России в Крыму. В Совете безопасности ни один член БРИКС не поддержал Россию, на Ассамблее было десять против сотни. Так что это не «Россия против семи», это на самом деле «Россия против пятнадцати» в Совбезе ООН, да и на Генассамблее ООН счет – один к десяти.
Д.Г.: С исключением России из «Большой восьмерки», не может ли встать вопрос и о том, что Россия будет исключена из «Большой двадцатки»?
Д.К.: Да, и участие России в саммитах «Большой двадцатки», конечно же, напрямую зависит от поведения президента Путина с нынешнего момента до середины ноября этого года, когда саммит G20 состоится в Брисбене, в Австралии. Австралия уже ввела санкции против Российской Федерации, и это, естественно, ставит вопрос о том, готов ли Владимир Путин лететь через полмира в страну, которая ввела санкции против высокопоставленных российских чиновников.
Другой вопрос, который лидеры стран «двадцатки» будут вынуждены задать сами себе, так же, как это сделали лидеры стран «семерки» - возможна ли вообще продуктивная дискуссия с Россией по важным вопросам, обсуждаемым на таких саммитах? Ну, например, дискуссия о финансировании терроризма. Уместным будет вопрос: те, кто сейчас взял под контроль Донецкую и Луганскую области в Украине, и кого украинская власть называет террористами – финансируются ли они Россией официально, либо из России с молчаливого согласия ее властей?
Потому что финансирование терроризма – тема очень важная, как в контексте украинской проблемы, так и на саммитах «двадцатки». И мне кажется, будет очень трудно отделить чисто экономическую повестку дня саммита «Большой двадцатки» от геополитических рисков для мировой экономики, которые возникают из-за кризиса в Украине. Так что нельзя утверждать – по-моему, ни российской стороне, ни ее партнерам по «двадцатке» – что Россия будет участвовать в Брисбенском саммите. И получается, что ценой российских действий в Украине может стать не только временное изгнание ее из «большой восьмерки», но и снижение эффективности «Большой двадцатки» в ее стремлении решать мировые проблемы.
Д.Г.: Тем не менее, очевидно, что есть различия в подходах лидеров стран «большой семерки» к тому, что нужно предпринимать в отношении России после аннексии Крыма и ее участии в украинском кризисе. Насколько эта разница снижает эффективность воздействия «семерки» на Владимира Путина?
Д.К.: Конечно, мы видим, что существует спектр разных мнений в отношении того, как действовать в отношении Москвы. Самый жесткий подход, пожалуй, демонстрирует премьер Канады Стивен Харпер, поддерживаемый в этом президентом США Бараком Обамой. На другом конце спектра – лидеры, готовые «истолковать сомнения в пользу» Владимира Путина: премьер Италии Маттео Ренци и, довольно близко к нему, канцлер Германии Ангела Меркель. С другой стороны, лидеры «большой семерки» уже продемонстрировали, что они могут достичь по этому вопросу единой позиции.
Пусть даже эта единая позиция является не столь жесткой, сколь этого хотели бы некоторые из лидеров стран «семерки». Пока «семерка» в своем большинстве, похоже, в настроении дать возможность Владимиру Путину предпринять некие шаги, которые вернули бы Россию в «большую восьмерку».
Но также очевидно, что, с усилением боевых действий в восточной Украине, лидеры развитых стран будут помогать Украине технически, и будут решать на ходу, что именно послужит толчком для ввода в действие следующей волны санкций в отношении России.
Русская служба «Голоса Америки» побеседовала о том, что меняется с исключением России из самого представительного клуба мировых держав, с экспертом, многие годы анализирующим деятельность «семерок», «восьмерок» и «двадцаток» – Джоном Киртоном, главой научной группы по исследованию саммитов G8 и G20 из университета Торонто (John Kirton, Director of the G8 Research Group, University of Toronto).
Данила Гальперович: Как, по-вашему, прошел саммит в Брюсселе – первый с 1997 года, который снова назывался «саммит большой семерки»? Чувствовалось ли отсутствие на нем России?
Джон Киртон: Саммит в Брюсселе, прошедший без России, при этом был характерен тем, что лидеры, на него приехавшие, говорили как раз о России и о проблемах, с Россией связанных: о состоянии демократии в России, о российских действиях в Украине, о путях поддержки украинской демократии, чтобы добиться там хорошего управления и процветания страны. Без господина Путина здесь, в Брюсселе, лидеры также обсуждали общедемократические ценности, схожесть своих взглядов, которая также базируется на их общем понимании демократии.
Остальные важные пункты повестки – это Сирия, это борьба с терроризмом, который подрывает основы демократического правления, пути поддержки «арабской весны». Очевидно меньшее, чем раньше, продвижение заметно в тех темах, где участие России очень важно: тема ядерной программы Северной Кореи, будущее Афганистана после вывода войск коалиции, даже тема изменений климата, в которой сейчас несколько инициатив предложил Барак Обама – все это, возможно, будет более детально обсуждаться на других форумах и в других форматах.
Д.Г.: Насколько экономически важно присутствие России на саммитах для остальных стран? Ведь мы знаем, что, уже после того, как официально в 1998 году в Денвере было сказано об образовании «Группы восьми», страны «Большой семерки» регулярно встречались без представителей финансово-экономического блока России?
Д.К.: Действительно, сохранялись важные экономические функции, которые выполнялись именно «Большой семеркой». Одна из них – координация в сфере монетарной политики, частью этого, например, было решение задачи по наполнению мировой экономики ликвидностью во время мирового кризиса, острая фаза которого пришлась на осень 2008 года. Другая – это попытки, предпринимаемые в борьбе с отмыванием денег через финансовые системы (правда, в этом очень скоро начала принимать участие и Россия).
Но, говоря более широко, стоит признать, что многие проблемы решались эффективно именно в составе «восьмерки», ее лидеры действовали очень неплохо, когда на саммитах присутствовали господин Путин и господин Медведев. В частности, именно так было на последнем саммите G8 в Лох-Эрне летом прошлого года. Там основными темами были торговля, прозрачность финансовых систем, налоги, терроризм, Сирия, и все восемь лидеров в конце соединили свои усилия, что и послужило успеху саммита.
Так что Россия и «Большая семерка» в отдельности имеют, конечно, меньше возможностей решать мировые проблемы, нежели если бы они действовали сообща. Но, если говорить о том, кто и что от этого размежевания теряет, то, без сомнения, больше всего теряет Россия. В частности, показателем этого было голосование и на Генеральной Ассамблее ООН, и в Совете безопасности ООН по вопросам, касающимся интервенции России в Крыму. В Совете безопасности ни один член БРИКС не поддержал Россию, на Ассамблее было десять против сотни. Так что это не «Россия против семи», это на самом деле «Россия против пятнадцати» в Совбезе ООН, да и на Генассамблее ООН счет – один к десяти.
Д.Г.: С исключением России из «Большой восьмерки», не может ли встать вопрос и о том, что Россия будет исключена из «Большой двадцатки»?
Д.К.: Да, и участие России в саммитах «Большой двадцатки», конечно же, напрямую зависит от поведения президента Путина с нынешнего момента до середины ноября этого года, когда саммит G20 состоится в Брисбене, в Австралии. Австралия уже ввела санкции против Российской Федерации, и это, естественно, ставит вопрос о том, готов ли Владимир Путин лететь через полмира в страну, которая ввела санкции против высокопоставленных российских чиновников.
Другой вопрос, который лидеры стран «двадцатки» будут вынуждены задать сами себе, так же, как это сделали лидеры стран «семерки» - возможна ли вообще продуктивная дискуссия с Россией по важным вопросам, обсуждаемым на таких саммитах? Ну, например, дискуссия о финансировании терроризма. Уместным будет вопрос: те, кто сейчас взял под контроль Донецкую и Луганскую области в Украине, и кого украинская власть называет террористами – финансируются ли они Россией официально, либо из России с молчаливого согласия ее властей?
Потому что финансирование терроризма – тема очень важная, как в контексте украинской проблемы, так и на саммитах «двадцатки». И мне кажется, будет очень трудно отделить чисто экономическую повестку дня саммита «Большой двадцатки» от геополитических рисков для мировой экономики, которые возникают из-за кризиса в Украине. Так что нельзя утверждать – по-моему, ни российской стороне, ни ее партнерам по «двадцатке» – что Россия будет участвовать в Брисбенском саммите. И получается, что ценой российских действий в Украине может стать не только временное изгнание ее из «большой восьмерки», но и снижение эффективности «Большой двадцатки» в ее стремлении решать мировые проблемы.
Д.Г.: Тем не менее, очевидно, что есть различия в подходах лидеров стран «большой семерки» к тому, что нужно предпринимать в отношении России после аннексии Крыма и ее участии в украинском кризисе. Насколько эта разница снижает эффективность воздействия «семерки» на Владимира Путина?
Д.К.: Конечно, мы видим, что существует спектр разных мнений в отношении того, как действовать в отношении Москвы. Самый жесткий подход, пожалуй, демонстрирует премьер Канады Стивен Харпер, поддерживаемый в этом президентом США Бараком Обамой. На другом конце спектра – лидеры, готовые «истолковать сомнения в пользу» Владимира Путина: премьер Италии Маттео Ренци и, довольно близко к нему, канцлер Германии Ангела Меркель. С другой стороны, лидеры «большой семерки» уже продемонстрировали, что они могут достичь по этому вопросу единой позиции.
Пусть даже эта единая позиция является не столь жесткой, сколь этого хотели бы некоторые из лидеров стран «семерки». Пока «семерка» в своем большинстве, похоже, в настроении дать возможность Владимиру Путину предпринять некие шаги, которые вернули бы Россию в «большую восьмерку».
Но также очевидно, что, с усилением боевых действий в восточной Украине, лидеры развитых стран будут помогать Украине технически, и будут решать на ходу, что именно послужит толчком для ввода в действие следующей волны санкций в отношении России.
