МОСКВА – Ильдар Дадин, 34-летний критик политики Кремля родом из Подмосковья, в декабре 2015 года назад стал известен не только в России, но и далеко за ее пределами: он стал первым, кому российский суд вынес уголовный приговор за мирный протест.
Ранее, в 2014 году, Государственная Дума России приняла поправки в Уголовный кодекс, вводящие уголовное наказание «за неоднократное нарушение порядка проведения митингов». По мнению многих юристов и правозащитников, это решение парламентариев прямо нарушило российскую Конституцию, в которой закреплено право граждан на мирные уличные акции.
Ильдар Дадин в течение 2011-2015 годов сначала несколько раз был подвергнут задержаниям и административным наказаниям за участие в протестных акциях, а позже эти случаи легли в основу уголовного дела против активиста. Приговор в 3 года лишения свободы поразил даже тех, кто привык к обвинительному уклону в работе российских судов.
Осенью 2016 года Ильдар Дадин сообщил через свою жену, что в колонии, находящейся в Карелии, где он отбывал наказание, его пытали и избивали. Эта информация вызвала бурную реакцию в России и за границей. К «делу Дадина» было привлечено большое общественное внимание, самого активиста перевели в колонию на востоке России, а в конце января 2017 года Конституционный суд страны потребовал его освобождения – оставив в силе сами спорные уголовные статьи. Через месяц, 26 февраля, Ильдар Дадин вышел на свободу, пробыв в заключении год и два месяца.
Тема пыток в российских колониях, правозащита, уличные акции и необходимость наказаний за нарушения прав человека – об этом в интервью Русской службе «Голоса Америки» Ильдар Дадин говорил как о самом важном.
Данила Гальперович: Насколько вы изменились, побывав в заключении за осуществление своих прав, что для вас теперь видится по-другому?
Ильдар Дадин: У меня лишь укрепилась уверенность в том, что я делал. Это – правильно. Плюс, появились знания о том, что в тюрьмах, в колониях у нас творится очень страшное зло, о котором я раньше не знал, еще более страшное, чем на свободе. Это еще больше придало мне уверенности, что я делаю правильное дело, потому что такого быть не должно.
Д.Г.: А как бы сформулировали то дело, которое вы делаете?
И.Д.: Борюсь за добро и справедливость. В частности, за то, чтобы законы и права человека у нас были не только на бумаге, но и соблюдались на деле. Потому что по закону у нас написано, что пытки запрещены, а на практике они широко распространены в тюрьмах и колониях. На бумаге у нас написано, что граждане имеют неотъемлемые конституционные права, что они являются властью, а по факту получается, что оккупанты-чиновники, которые считают себя властью, а нас рабами – все наши конституционные права попирают. Они репрессируют людей, выступающих за то, чтобы власть соблюдала его конституционные права.
Д.Г.: Если говорить о главном, что вас поразило в заключении – что это? Что в том порядке для вас было самое удручающее, печальное?
И.Д.: Самое печальное для меня то, что эти садисты, которые избивают и пытают людей, изобрели там огромное множество способов, целый комплекс унижений, как растоптать человеческое достоинство, как сломать человека. И еще – то, что эти люди пытаются выдать эти действия за закон, за то, что это законно. Чисто мафиозные методы воздействия на человека, чтобы сломать его любыми средствами, откровенный бандитизм и зло они выдают за закон. В этом смысле они хуже преступников, потому что, по крайней мере, из тех, кто сидел со мной, я не видел пока кого-то, кто бы говорил о своих действиях – если он соглашался с тем, что он действительно что-либо совершил – как о законных. А эти люди – это зло, выдающее себя за добро, и поэтому являющееся сверхзлом. Я уверен, что это делается, в первую очередь, для подчинения человека. Для того, чтобы превратить людей в заключении в рабов, и чтобы обворовывать этих рабов.
Д.Г.: Систему исполнения наказаний в России многие правозащитники обвиняют в применении пыток. Как это можно изменить, что можно сделать?
И.Д.: Для начала, я думаю, что нужно добиться принципа неотвратимости наказания, неотвратимости наступления ответственности. Например, я сейчас хочу сделать все, чтобы людей из колонии, в которой я был, занимающих государственные должности и использующих свои служебные полномочия для совершения преступлений, посадили не только потому, что они меня пытали (я слышал, когда я там находился, как пытали, избивали, издевались над другими людьми), а потому что я уверен, что в первую очередь этот принцип наступления неотвратимости ответственности должен примениться для примера другим преступникам, другим начальникам колоний в других регионах России –что такого делать нельзя, что это может стать известно, а если это станет известным, то, соответственно, это дело могут расследовать и посадить. Пока не будет, на мой взгляд, реальных посадок преступников, которые прикрываются погонами и совершают преступления, то до тех пор это будет прямым примером того, что все это можно и дальше совершать. Мне супруга переслала письмо от одного от содержащихся в ИК-7 (колония, где отбывал наказание сам Дадин — Д.Г.). В январе там начальство подходило к осужденным и грозило: «Сейчас все поутихнет, и мы вам ноги повыдергиваем». При строгих условиях отбывания наказания, по идее, там все должны по одному распорядку жить. Но начальство для каждой секции сделало отдельный распорядок, чтобы заключенные не пересекались друг с другом, чтобы они не могли общаться и сообщать друг другу об этих преступлениях. Уважения нет никакого: один из них говорил мне уже после пыток 13 сентября прошлого года, когда привели меня к нему в кабинет: «Я принципиально никогда не обращался к осужденным на «вы», и к тебе всегда буду обращаться только на «ты». Это тоже надо изменить.
Д.Г.: Как вы оцениваете перспективу уличного протеста в России? Насколько он может быть успешным при вашем опыте, при опыте других людей?
И.Д.: Я точно не знаю ответ на этот вопрос. Мне логика и опыт подсказывают, что без уличного протеста вообще не может ничего быть, потому что обязательно должно быть давление снизу, от рядовых граждан. Какие бы умные и хорошие ни были правозащитники, но властью по Конституции является народ. Должно быть видно именно требование народа, его заявление, что он подтверждает – правозащитники говорят правду, и он согласен с требованиями правозащитников. Мне кажется, что это обязательно. Правозащитники должны быть поддержаны гражданами на улицах. Я сейчас собираюсь временно заниматься больше правозащитной деятельностью – писать жалобы в государственные структуры, которые должны отстаивать законность, должны привлекать к ответственности преступников. Но мне кажется, что нельзя никогда уходить от уличной активности. Обыкновенные граждане всегда должны подтверждать эти требования правозащитников.
Д.Г.: Как вы считаете, система решила вас показательно наказать, для примера другим? Зачем она все это с вами устроила?
И.Д.: Я уверен в этом на сто процентов. Потому что им нужно было не покарать меня лично, а в первую очередь показать мой пример другим, чтобы те не смели выходить на уличные протесты. Когда я еще находился под домашним арестом, ко мне приходили одни из самых смелых моих друзей-активистов, которые рассказывали, что им уже приходится выходить на акции с оглядкой на эту статью (Уголовного кодекса России, вводящую уголовную ответственность «за неоднократное нарушение порядка проведения митингов» – Д.Г.) и считать, сколько их уже задерживали до этого. А в ходе разбирательства в так называемом Конституционном суде в пояснительной записке к закону, который вводил эту статью Уголовного кодекса, прямо так и было написано, что нужна репрессивная мера, потому что это – «останавливающая мера», чтобы остановить протесты, потому что люди все равно продолжают выходить. Слово «репрессии», «репрессивная» там точно было, они этого даже не скрывают.
