НЬЮ-ЙОРК —
Вслед за российской премьерой фильма «Колосс» (Colossus), прошедшей в июне в Петербурге, его с 19 июля смогут посмотреть зрители Нью-Йорка, пришедшие в артхаусный кинотеатр Quad Cinema. Снятый в России американским режиссером Марком Хендриксоном в модном сегодня жанре «мокьюментари», он прослеживает рождение, взлет и падение амбиционной идеи создания «самой великой искусственной рок-группы в русской истории». Хендриксон в своем фильме играет мошенника-демагога Кларка Ларсона, которому удается запудрить мозги группе российских молодых музыкантов и менеджеров, мечтающих о звездной карьере.
Марк Хендриксон родился на Лонг-Айленде. Изучал музыку и театр в школе и колледже. В конце 80-х учился в киношколе Нью-Йоркского университета (NYU), где познакомился с Грэгом Маккином, ставшим много лет спустя исполнительным продюсером «Колосса». Позднее Хендриксон переключился на бизнес-проекты, и лишь в 2008 году вновь стал заниматься творчеством, сфокусировавшись вместе с Маккином на продюсировании «Колосса». С Марком Хендриксоном по телефону побеседовал корреспондент Русской службы «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Ваш «Колосс» способен поставить в тупик зрителя, настолько в нем большой заряд мистификации. Причем весь этот грандиозный розыгрыш происходит в России. Почему именно в России?
Марк Хендриксон: Я связан с Россией с 1993 года. У меня русская жена. Я часто бываю в России, эта страна – неотъемлемая часть моей жизни. Идея фильма пришла ко мне в середине 90-х, сперва я хотел снять документальный фильм, но как-то не получилось. И вот четыре года назад я вернулся к этому проекту. Конечно, много воды утекло, я женат, у меня трое детей, в России много изменений. И я подумал: почему бы не сделать кино про то, как стать знаменитым на пустом месте. Про то, как фальшивка, дутый пузырь добивается успеха. По ходу съемок проект, конечно, видоизменялся, корректировался.
О.С.: Фоном для злоключений Кларка Ларсона вы избрали события бурной истории России первой половины 20-го века – революцию, гражданскую войну, сталинский террор. Почему для вас это так важно?
М.Х.: Успех революции всегда означает, что идеи, которые вначале кажутся неосуществимыми и утопичными, овладевают массами. Люди покупаются на безумные идеи, идут на поводу у манипуляторов-демагогов. Люди постарше морочат голову молодежи, чтобы те брали в руки оружие и убивали противников этих идей. Мы все уязвимы для технологий обмана, которые время от времени, подчиняясь закону цикличности истории, выносит на гребень общественного интереса. В этом я прослеживаю связь с историей моего героя, тоже искусного манипулятора, пусть и в другой сфере, в шоу-бизнесе.
О.С.: Несколько слов о смысле названия. Вы имеете в виду выражение «колосс на глиняных ногах»?
М.Х.: Нет. Колосс – что-то очень большое, громадное. Мистификация, которую раскручивает Ларсон, это большая, громадная ложь.
О.С.: На память приходит известное выражение Геббельса: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее поверят».
М.Х.: Да-да, именно этот смысл.
О.С.: Как российская публика восприняла вашу картину? Ведь вы ее показывали в Петербурге, в Центре современного искусства имени Сергея Курехина.
М.Х.: Не только там. Было еще несколько частных показов в Петербурге и Москве. Мы сделали копию с английскими субтитрами, кстати, не самыми удачными. Реакция была позитивной. И что меня приятно удивило, фильм восприняли с энтузиазмом не только молодежь, но и люди постарше.
О.С.: В пресс-релизе приводятся ваши слова: «Я – ньюйоркец, и я полагаю, что вера и сомнение должны друг друга уравновешивать». Можете прокомментировать?
М.Х.: Нью-Йорк – место, где люди понимают, что рядом с ними живут те, кто вовсе не обязательно разделяют их взгляды на политику, религию и культуру. Всегда в истории было разделение на своих и чужих. Так вот сегодня важно осознавать, что это деление условно, что фактически все свои, просто нужно терпимо и с уважением относиться к различиям – в вере, языке, привычках, увлечениях. Любая культура достойна уважения и понимания. С другой стороны, для сегодняшней жизни, где бесстыдно рекламируется все на свете, где много случаев надувательства в большом и малом, здоровое сомнение – вещь очень необходимая. Ньюйоркцы известны своим скептицизмом, они ничего не принимают на веру. Уж не знаю, насколько это верно, но жители Нью-Йорка считают, что их облапошить гораздо трудней, чем, например, жителей Среднего Запада.
О.С.: Избрав жанр «мокьюментари», вы пытаетесь балансировать между реализмом и абсурдом. Какие-то сцены совершенно реалистичны, другие явно фантазийны. Как вы выбирали нужный тон?
М.Х.: Первоначальные наши расчеты менялись по ходу съемок. Ведь мы собирались делать мини-серию из трех частей. Но потом отказались от этой идеи. Получилось, что 40 проц. экранного времени отдано документальным кадрам, а 60 проц. – игровым, постановочным. Поэтому у вас, видимо, и возникло ощущение балансирования между реализмом и «фикшн». В мои планы как раз входило запутать и смутить зрителя, заставить его засомневаться в истинности того, что ему показано в фильме.
О.С.: Идея Ларсона создать «самый великий искусственный рок-ансамбль в руской истории» смущает изначально. Что значит «искусственный»? Разве есть иные ансамбли? Группы собираются, играют, записываются, а потом распадаются. Почему, на ваш взгляд, невнятность термина не останавливает музыкантов, которые откликаются на бредовую идею Ларсона и начинают вместе играть рок-музыку?
М.Х.: Так работает магия высоких слов. Примерно как в случае со словом «пролетариат». Есть «рабочие», «трудящиеся». К этим словам одно отношение. А вот если назвать человека «пролетарием», появляется какой-то другой, более величественный смысл. На словесной эквилибристике построена публичная демагогия большинства политиков. Они часто употребляют слова, которые масса избирателей не понимает, но воспринимает уважительно, как некие магические заклинания. Ларсон все время врет, он создает нагромождения словесной лжи. Но окружающих людей это не смущает – до поры до времени. Когда дело доходит до невыполнения им финансовых обязательств, конечно, возникает острый конфликт.
О.С.: Музыка, которую играет «искусственный ансамбль» Ларсона, кажется на удивление вполне профессиональной. Где вы нашли этих исполнителей?
М.Х.: Часть из них американцы, часть русские. Парень постарше – американец Билл Байерс, его я встретил в Москве в 90-е годы. Илья Соколов, вокалист группы, родом из Сибири, учился в Америке, вернулся в Россию. Почти все композиции я написал сам, вместе с другими музыкантами, еще до приезда в Россию. Все музыканты – отличные ребята!
Марк Хендриксон родился на Лонг-Айленде. Изучал музыку и театр в школе и колледже. В конце 80-х учился в киношколе Нью-Йоркского университета (NYU), где познакомился с Грэгом Маккином, ставшим много лет спустя исполнительным продюсером «Колосса». Позднее Хендриксон переключился на бизнес-проекты, и лишь в 2008 году вновь стал заниматься творчеством, сфокусировавшись вместе с Маккином на продюсировании «Колосса». С Марком Хендриксоном по телефону побеседовал корреспондент Русской службы «Голоса Америки» Олег Сулькин.
Олег Сулькин: Ваш «Колосс» способен поставить в тупик зрителя, настолько в нем большой заряд мистификации. Причем весь этот грандиозный розыгрыш происходит в России. Почему именно в России?
Марк Хендриксон: Я связан с Россией с 1993 года. У меня русская жена. Я часто бываю в России, эта страна – неотъемлемая часть моей жизни. Идея фильма пришла ко мне в середине 90-х, сперва я хотел снять документальный фильм, но как-то не получилось. И вот четыре года назад я вернулся к этому проекту. Конечно, много воды утекло, я женат, у меня трое детей, в России много изменений. И я подумал: почему бы не сделать кино про то, как стать знаменитым на пустом месте. Про то, как фальшивка, дутый пузырь добивается успеха. По ходу съемок проект, конечно, видоизменялся, корректировался.
О.С.: Фоном для злоключений Кларка Ларсона вы избрали события бурной истории России первой половины 20-го века – революцию, гражданскую войну, сталинский террор. Почему для вас это так важно?
М.Х.: Успех революции всегда означает, что идеи, которые вначале кажутся неосуществимыми и утопичными, овладевают массами. Люди покупаются на безумные идеи, идут на поводу у манипуляторов-демагогов. Люди постарше морочат голову молодежи, чтобы те брали в руки оружие и убивали противников этих идей. Мы все уязвимы для технологий обмана, которые время от времени, подчиняясь закону цикличности истории, выносит на гребень общественного интереса. В этом я прослеживаю связь с историей моего героя, тоже искусного манипулятора, пусть и в другой сфере, в шоу-бизнесе.
О.С.: Несколько слов о смысле названия. Вы имеете в виду выражение «колосс на глиняных ногах»?
М.Х.: Нет. Колосс – что-то очень большое, громадное. Мистификация, которую раскручивает Ларсон, это большая, громадная ложь.
О.С.: На память приходит известное выражение Геббельса: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее поверят».
М.Х.: Да-да, именно этот смысл.
О.С.: Как российская публика восприняла вашу картину? Ведь вы ее показывали в Петербурге, в Центре современного искусства имени Сергея Курехина.
М.Х.: Не только там. Было еще несколько частных показов в Петербурге и Москве. Мы сделали копию с английскими субтитрами, кстати, не самыми удачными. Реакция была позитивной. И что меня приятно удивило, фильм восприняли с энтузиазмом не только молодежь, но и люди постарше.
О.С.: В пресс-релизе приводятся ваши слова: «Я – ньюйоркец, и я полагаю, что вера и сомнение должны друг друга уравновешивать». Можете прокомментировать?
М.Х.: Нью-Йорк – место, где люди понимают, что рядом с ними живут те, кто вовсе не обязательно разделяют их взгляды на политику, религию и культуру. Всегда в истории было разделение на своих и чужих. Так вот сегодня важно осознавать, что это деление условно, что фактически все свои, просто нужно терпимо и с уважением относиться к различиям – в вере, языке, привычках, увлечениях. Любая культура достойна уважения и понимания. С другой стороны, для сегодняшней жизни, где бесстыдно рекламируется все на свете, где много случаев надувательства в большом и малом, здоровое сомнение – вещь очень необходимая. Ньюйоркцы известны своим скептицизмом, они ничего не принимают на веру. Уж не знаю, насколько это верно, но жители Нью-Йорка считают, что их облапошить гораздо трудней, чем, например, жителей Среднего Запада.
О.С.: Избрав жанр «мокьюментари», вы пытаетесь балансировать между реализмом и абсурдом. Какие-то сцены совершенно реалистичны, другие явно фантазийны. Как вы выбирали нужный тон?
М.Х.: Первоначальные наши расчеты менялись по ходу съемок. Ведь мы собирались делать мини-серию из трех частей. Но потом отказались от этой идеи. Получилось, что 40 проц. экранного времени отдано документальным кадрам, а 60 проц. – игровым, постановочным. Поэтому у вас, видимо, и возникло ощущение балансирования между реализмом и «фикшн». В мои планы как раз входило запутать и смутить зрителя, заставить его засомневаться в истинности того, что ему показано в фильме.
О.С.: Идея Ларсона создать «самый великий искусственный рок-ансамбль в руской истории» смущает изначально. Что значит «искусственный»? Разве есть иные ансамбли? Группы собираются, играют, записываются, а потом распадаются. Почему, на ваш взгляд, невнятность термина не останавливает музыкантов, которые откликаются на бредовую идею Ларсона и начинают вместе играть рок-музыку?
М.Х.: Так работает магия высоких слов. Примерно как в случае со словом «пролетариат». Есть «рабочие», «трудящиеся». К этим словам одно отношение. А вот если назвать человека «пролетарием», появляется какой-то другой, более величественный смысл. На словесной эквилибристике построена публичная демагогия большинства политиков. Они часто употребляют слова, которые масса избирателей не понимает, но воспринимает уважительно, как некие магические заклинания. Ларсон все время врет, он создает нагромождения словесной лжи. Но окружающих людей это не смущает – до поры до времени. Когда дело доходит до невыполнения им финансовых обязательств, конечно, возникает острый конфликт.
О.С.: Музыка, которую играет «искусственный ансамбль» Ларсона, кажется на удивление вполне профессиональной. Где вы нашли этих исполнителей?
М.Х.: Часть из них американцы, часть русские. Парень постарше – американец Билл Байерс, его я встретил в Москве в 90-е годы. Илья Соколов, вокалист группы, родом из Сибири, учился в Америке, вернулся в Россию. Почти все композиции я написал сам, вместе с другими музыкантами, еще до приезда в Россию. Все музыканты – отличные ребята!
