НЬЮ-ЙОРК - В истории мирового кино есть несколько картин, действие которых происходит в одном помещении. Самые знаменитые из них – американский «Двенадцать разгневанных мужчин» и французский «Мари-Октябрь». Похоже, что к ним можно будет добавить фильм «Столкновение» (Clash), снятый египетским режиссером Мохамедом Диабом (Mohamed Diab).
Эта совместная постановка Египта, Франции и Германии 25 августа вышла на экраны Нью-Йорка, после чего будет демонстрироваться в других городах Америки. Премьера «Столкновения» прошла на кинофестивале в Канне, в программе «Особый взгляд».
Все действие фильма разворачивается в автозаке во время массовых протестов 2013 года в Каире, которые привели к свержению военными правительства «Братьев-мусульман». Спецназовцы бросают в фургон около трех десятков демонстрантов, представляющих разные группы активистов, молодых и пожилых, мужчин и женщин.
Египтянин Мохамед Диаб - драматург и режиссер. Его дебют как режиссера «Каир 678» (Cairo 678) был выпущен за месяц до «арабской весны» и взбудоражил общественное мнение страны показом драмы трех женщин, которые совместно выступили против сексуального насилия. Работа над «Столкновением» заняла четыре года.
Корреспондент Русской службы «Голоса Америки» по Скайпу задал несколько вопросов Мохамеду Диабу, находящемуся в Каире.
Олег Сулькин: То, что вы поместили всех своих героев в одно закрытое и тесное пространство, - смелое и необычное решение. В какие-то моменты я ощущал что-то близкое к клаустрофобии.
Мохамед Диаб: Я тоже подвержен клаустрофобии. Чтобы ее побороть, я и снял этот фильм (смеется).
О.С.: Наверное, у вас были сомнения в эффективности такого формата. Как вы утвердились в этом решении?
М.Д.: В 2010 году я сделал фильм «Каир 678». Он имел немалый успех в Египте и других странах. Вскоре после его выхода в начале 2011 года началась революция. В числе миллионов моих сограждан я тоже в ней участвовал. Мы с моим братом Халедом стали писать новый сценарий, но события менялись так стремительно, что наши идеи устаревали ровно в тот момент, когда мы их фиксировали в письменном виде.
Только после событий 2013 года (в июле 2013 г. группа военных свергла президента Мухаммеда Мурси. – О.С.) мы стали с Халедом обсуждать его идею «Столкновения». С того времени три главные силы конфликта остались теми же. Это революционно настроенные люди, сторонники «Братьев-мусульман» и армия. Это звучит как горькая ирония, но единственный вывод, который мы могли сделать по поводу революции, это ее неудача.
О.С.: Идею полицейского фургона как единственного места действия вы приняли сразу?
М.Д.: Да. Ее предложил Халед. И я принял ее без колебаний. Мне нравится преодолевать трудности. Я совершенно не понимал, как все это снимать. Был большой шанс, что мы провалимся, станем посмешищем, нагоним скучищу, сделаем монотонный фильм.
О.С.: В душном автозаке оказались люди самых разных взглядов. Сложно было распределять внимание на всех ваших героев?
М.Д.: Мы приняли твердое решение – у нас в фильме нет одного главного героя. Все - главные. В фургоне оказываются исламисты, они же сторонники «Братьев-мусульман», сторонники военного режима и еще несколько революционеров, поддерживающих идею демократии. К последней категории примыкают два журналиста.
О.С.: Сразу бросается в глаза, что первые две категории дружно осуждают журналистов, называя их иностранными шпионами и предателями.
М.Д.: Совершенно точно! Военные и исламисты могут жестоко конфликтовать между собой, но они едины в своем неприятии демократов, в том числе и свободной прессы. Мне кстати, больше импонирует слово демократы, чем революционеры. Многие экстремисты разных направлений тоже называют себя революционерами, так что тут есть некоторая путаница. Кастро называл революционером, а фактически он был диктатором.
О.С.: А как в реальности в Египте распределяются симпатии народа?
М.Д.: Примерно поровну между военными и исламистами, и небольшой процент поддерживает демократию. Мы постарались отразить эту пропорцию симпатий в фильме. Получился своего рода мгновенный снимок сегодняшнего египетского общества.
О.С.: Наверное, режиссеру трудно сохранять объективность в показе конфликта, расколовшего общество. С другой стороны, понятно, что, выражая, прямо или косвенно, симпатию той или иной стороне противоборства, вы можете навлечь на себя обвинения в необъективности. Как вы решали эту проблему?
М.Д.: Я многое узнал, когда пытался поставить себя на место моих героев. Это было очень познавательно. Фильм не о поддержке той или иной позиции. Фильм - о сосуществовании. Нормально быть разными. Надо найти цивилизованный способ сосуществования. Надо остановить безумие. Сказав все это, я все-таки признаю, что мои симпатии на стороне демократии, на стороне самых больших идеалистов, оказавшихся в компании со всеми остальными в полицейском фургоне.
О.С.: В пресс-релизе сообщается, что вы с братом написали тринадцать версий сценария. Почему так много?
М.Д.: Как я уже сказал, мы предолевали многочисленные вызовы. У трех десятков персонажей разная доля участия в действии. Некоторые произносят всего пять-десять слов за весь фильм. Все это должно иметь смысл, характеры людей и их реакции должны быть убедительными. Мы писали и переписывали диалоги, убирая отдельные линии и добавляя другие.
О.С.: Как вы работали с актерами?
М.Д.: Предварительная работа с актерами заняла год. Все это напоминало репетиционный период в театре. И это здорово помогло выстроить реакции, отшлифовать диалоги. Только по истечении этого этапа мы пришли к окончательному варианту сценария.
О.С.: На мой взгляд, фильм передает ощущение ужаса и отчаяния людей, находящихся внутри фургона как в ловушке, из которой нет спасения. Кинокамера находит острые ракурсы, усиливающие ощущение замкнутости пространства. В этой связи оператор Ахмед Габр достоин всяческих похвал...
М.Д.: Спасибо. Тут надо было соблюсти золотую середину. Если бы мы переусердствовали с нагнетанием клаустрофобии, люди стали бы выбегать из зрительного зала через десять минут после начала просмотра. Поэтому в какие-то моменты открываются двери фургона, мы видим открытое пространство, толпы людей и полицию. Это мы делали не только для драматизации, но и для снятия эффекта замкнутого пространства. Мы договорились с нашим оператором, что все без исключения съемки происходят изнутри фургона. Это была очень трудная задача. Но когда ты ставишь ограничения, то вынуждаешь себя быть более изобретательным. Есть, например, кадр, который длится 4 минуты, и все это время Ахмед с кинокамерой находится в непрерывном движении, протискиваясь между тремя десятками людей в узком пространстве фургона. Для этого эпизода пришлось делать 37 дублей. Потрясающая работа оператора и всех актеров!
О.С.: Для эпизодов столкновений демонстрантов с полицией вы использовали кинохронику?
М.Д.: Это лучший мне комплимент. Нет, все кадры сняты нами специально, причем все статисты впервые участвовали в киносъемке. Непередаваемое ощущение, когда через мощный звуковой усилитель ты через двух помощников-координаторов передаешь команды примерно тысяче человек. Мне очень помогло то, что во время революции я сам был политическим активистом, так что атмосферу уличных столкновений помню очень хорошо.
О.С.: Кто оказал на вас влияние?
М.Д.: Кристофер Нолан, Алехандро Иньярриту и, конечно, Пол Гринграсс с его «Кровавым воскресением» (Bloody Sunday). И еще две картины, которые меня вдохновляли, - израильский «Ливан» (Lebanon) и немецкая «Подводная лодка» (Das Boot).
О.С.: Как вашу картину приняли в Египте?
М.Д.: Реакция была бурная. Общество по-прежнему поляризовано, только страсти пока в душах, а не на улице. Меня критиковали, обличали обе стороны – и военные, и исламисты. Называли шпионом, врагом. А когда в мою поддержку выступил Том Хэнкс, то посыпались обвинения, что, я мол, подделал его письмо, что это все фальшивка. Хэнксу пришлось через Твиттер доказывать обратное, и он посоветовал людям смотреть нашу картину. Я был бесконечно счастлив.
