Табасаран: ковры и кровь

Маисат Мирзаханова – табасаранка. Это небольшая этническая группа в горах на юге Дагестана с собственным языком и колоритной культурой. Табасаранцы на своих интернет-форумах пишут, что по всему миру их всего около 200 тысяч человек, примерно 147 тысяч из них, согласно официальной статистике, живут на территории России.

«Народы небольшой земли, называемой Табассарань, непостоянно повиновались нам и по чрезвычайной бедности своей никакой пользы правительству не приносили», – написал в 1814 году наместник российского императора на Кавказе Алексей Ермолов. В дневниках генерала многократно мелькает оброненная мимоходом фраза «селение сожжено дотла», в наказание неповинующимся, а соседям их – как урок страха. ​

Табасаран спустя 200 лет – все еще один из беднейших регионов России. Климат в горах суров, но люди здесь славятся ремеслами. Маисат родилась перед началом Второй Мировой войны, по традиции с детства научилась ткать вручную ковры. В советское время работала на государственной ковровой фабрике. Вместе с мужем Абдурагимом, который работал в сельском хозяйстве в небольшом горном селении Акка, она вырастила 11 детей – девятерых собственных и двоих внуков, оставшихся сиротами после смерти старшего сына – доктора и гордости семьи.

Работы табасаранских ковровых мастериц известны любителям натуральных ковров в мире. Их ценят за уникальные узоры, многие изделия считаются произведениями искусства и хранятся в музеях и частных коллекциях. Для ковровщиц это тяжелый ручной труд, скрупулезный и многочасовой. И малооплачиваемый – на государственных фабриках табасаранские женщины работали за обычную советскую зарплату, но это был все же постоянный доход. Потом фабрики одна за другой закрылись.

«Во время президентства Дмитрия Медведева из бюджета были выделены деньги на восстановление фабрик, но их попросту разворовали», – сказала эксперт Международной кризисной группы Варвара Пахоменко «Голосу Америки». В Табасаранском районе, как и в других провинциях Дагестана, – высочайший уровень безработицы.

Сын Маисат – Руслан Мирзаханов – 13 лет работал вахтенным методом в Тюмени – два месяца в Сибири, месяц в Дагестане.

«Какая здесь работа?! Молодежь летом выезжает в Россию на заработки, в основном делают строительные работы. Летом заработал – зимой съел», – рассказывает Руслан. До недавнего времени для него, профессионального техника-электромеханика, работа с нефтяниками в Сибири была единственным способом содержать семью – жену и четверых детей.

Альтернатива выезду на заработки, по словам главного редактора независимого еженедельника «Черновик» Маирбека Агаева – лес или «вах-учет» – списки лиц, исповедующих салафитскую форму ислама, традиционно называемую в России «ваххабизмом». Агаев говорит, что попасть в такой список «элементарно» – достаточно регулярно посещать мечеть по пятницам в течение месяца, чтобы оказаться в списке подозрительных и попасть «в разработку».

Правозащитная организация Human Rights Watch в опубликованном в июне 2015 года докладе «Дагестан: Война без войны» пишет, что неустановленное количество людей в республике взято силовиками на «профилактический учет». Те, кто оказался в подобных списках, по данным организации, массово подвергаются «неоднократным и избыточным допросам, фотографированию, дактилоскопированию, а также – принудительному взятию анализа ДНК».

Human Rights Watch приходит к выводу, что власти, допуская серьезные нарушения прав человека и неспособность обеспечить соблюдение законности, создают в Дагестане «атмосферу беззакония и безнаказанности, очевидно способствуя росту популярности «Исламского государства», особенно среди молодежи, и формирование отношения к «ИГ» как реальной силе, противостоящей коррумпированным светским властям».

По словам директора ФСБ Александра Бортникова, южные районы Дагестана обеспечивают террористическую группировку ИГИЛ в Сирии и Ираке наибольшим количеством новобранцев. По данным ФСБ, около 2 тысяч дагестанцев выехали из республики в Ирак и Сирию, где стали боевиками ИГИЛа, а остатки так называемого «Имарата Кавказ» – исламского вооруженного подполья – присягнули ближневосточной террористической организации.

Сейчас 75-летняя Маисат – инвалид, она почти все время плачет – 2014 год был в ее трудной жизни особенно тяжелым: в апреле умер муж Абдурагим, а в октябре бойцы Специальной огневой группы-4 ФСБ Дагестана убили ее младшего сына Рамиса, как утверждают родственники и расследовавшие инцидент журналисты – по ошибке. Однако по опубликованной версии силовых структур республики, убитый был связан с боевиками, напал с ножом на бойца СОГ-4 и был застрелен ответным огнем.

Мать слышала, как рядом с домом убивали сына – по кавказской традиции родители живут с семьей младшего сына, он обязан обеспечить им достойную жизнь в старости. Маисат рассказывает, что перед смертью Рамис крикнул на родном табасаранском: «Что же вы со мной сделали!». Эту фразу женщина повторяет всем, кто спрашивает о ее сыне. Маисат теперь живет с вдовой младшего сына и помогает ей воспитывать двух мальчиков и девочку, оставшихся сиротами.

Гибель 34-летнего Рамиса Мирзаханова широко освещалось в дагестанских СМИ, правительственный РИА-Дагестан писал об убитом, как об уважаемом человеке, депутате Табасаранского районного собрания, известном в Дагестане «непримиримом противнике ваххабизма».

«Рамис пользовался большим авторитетом и влиянием среди молодежи, он делал все, что в его силах, против ухода молодежи в лес, пытался им объяснить, что уход в лес – это дорога смерти, что ничего общего у этого нет с исламом», – сказал «Голосу Америки» Руслан Мирзаханов. Гибель младшего брата сломала привычный уклад жизни Руслана: мужчина уволился с работы и отдает все свое время стремлению восстановить доброе имя брата и стереть с репутации семьи печать «пособников ваххабитов».

В письме на имя президента России Владимира Путина (письмо передано в распоряжение Русской служба «Голоса Америки») Руслан рассказывает, что его брат был членом правительственной партии «Единая Россия», активно сотрудничал с правоохранительными структурами в борьбе с радикальным подпольем, из-за чего сам стал целью радикалов: «Какой из Рамиса ваххабит, когда «вахи» сами охотились за ним! Сотрудники ФСБ сами предупреждали Рамиса, что он – следующий в списке жертв». По словам Руслана, его брат серьезно относился к опасности, несколько раз увозил и прятал семью, а два раза его дом охраняли от возможного нападения «лесных» сотрудники правоохранительных структур.

Руслан утверждает, что услышал извинения непосредственно от руководителя СОГ-4, сотрудника ФСБ Феликса Эфендиева, признавшего ошибку в личной беседе и обещавшего примирение с участием совета старейшин села. Однако спустя год официальная версия события, несмотря на все усилия семьи Мирзахановых, остается неизменной. «Правда на верху никому не нужна, а внизу все живут в страхе», – сказал Руслан «Голосу Америки» в телефонном интервью.

Главный редактор «Черновика» Маирбек Агаев, который занимался расследованием этого и множества подобных инцидентов в Дагестане, говорит, что история семьи Мирзахановых для республики типична, и, как правило – на подобных случаях, когда семьи вынуждены жить в страхе и со стороны «лесных», и со стороны властей, как между молотом и наковальней – умножается недоверие населения к власти.

«Братья уже не остановятся, пока не докажут невиновность Раиса», – убежден Маирбек. По мнению журналиста, для семьи – это не только дело чести, но и вопрос безопасности: клеймо родственника пособника террористов означает относительную изоляцию в обществе (на похороны Рамиса Мирзаханова не пришли коллеги из собрания депутатов и другие чиновники), а для силовиков они становятся особенно уязвимы. Вместе с тем, публичное признание ошибки силовиками и наказание виновных в убийстве – нереалистичный сценарий, полагает Агаев.

Он, как и другие наблюдатели, рассказывает: «так работает система» – фальсификация уголовных дел против убитых в спецоперациях, подбрасывание улик, постановка сцены преступления и списание нераскрытых преступлений – обычная практика силовых структур на Северном Кавказе. Human Rights Watch подчеркивает, что «не подвергает сомнению право и обязанность» российского государства вести борьбу против вооруженного подполья, вместе с тем отмечая «несоблюдение требований международного права о применении силы соразмерно серьезности угрозы».

Дагестан практически «напичкан» различными силовыми группами, призванными осуществлять борьбу с террористическими группировками. По данным корреспондента «Новой газеты» и бывшего стипендиата журналистского фонда Ниман в Гарварде Ирины Гордиенко, в Дагестане действует целый ряд силовых подразделений, подчиняющихся различным, часто конкурирующим ведомствам, эффективность работы которых страдает от отсутствия координации. Вместе с тем, наблюдатели отмечают, что активность исламистского подполья значительно снизилась: за последние два года почти сошли на нет теракты против гражданского населения, нападения на сотрудников силовых структур и чиновников.

Аналитик Международной кризисной группы Варвара Пахоменко полагает, что процесс деактивации дагестанского (и общекавказского) подполья берет начало в 2012 году, когда в ходе подготовки к Олимпиаде в Сочи силовики буквально зачистили Северный Кавказ от любых подозрительных элементов.

Пахоменко апеллирует к различию в подходе к кавказской политике между президентами Дмитрием Медведевым и Владимиром Путиным. Варвара цитирует заявление Медведева в начале 2000-х «хватит отчитываться трупами», и отмечает, что тогда в результате смены подхода в Кремле, правительство предприняло попытку диалога и интеграции умеренных салафитов на Кавказе. Эта политика, по мнению Пахоменко, с которой согласен и Маирбек Агаев, была трудоемкой, долгосрочной, но эффективной и потенциально могла привести к реальному согласию в обществе. Однако немедленных результатов от подобной политики ожидать было бы неоправданно, и с возвращением в Кремль Владимира Путина силовой подход снова стал доминантой, а гражданские программы без государственной поддержки сошли на нет.

Журналист объяснил свой вывод: «В Дагестане очень много прикомандированных силовиков в ранге генералов, которым никак не выгодны диалог и интеграция. Гражданское воспитание звезд генералам в погонах не добавляет. Ситуация, когда нужно побольше голов порубить шашками, – она дает больше шансов этим генералам уехать отсюда с большим влиянием и большими регалиями».

Затишью в Дагестане Агаев дает собственное объяснение – он не поддерживает версию об успехе российских спецслужб, по его убеждению, важнейшую роль сыграло притяжение ИГИЛ. «Точных цифр нет ни у кого, по нашим наблюдениям, в Сирию и Ирак из Дагестана ушло около 1 500 человек», – рассказывает Агаев.

Журналист объясняет снижение активности подполья в Дагестане «оттоком кадров», по его данным: «практически все известные боевики, которые занимались диверсиями на территории Дагестана года три назад, кто воевал ранее в Чечне – все, кто выжил, они все перешли на Ближний Восток, а те боевики, которые остались, в большинстве присягнули «ИГ».

Ближний Восток с идеей «Исламского халифата» стал частью парадигмы дагестанского общества, полагает Варвара Пахоменко. По словам аналитика, тема «ИГ», Сирии и Ирака стала привычной для дагестанцев, и не только для сторонников радикальных идей, но и умеренных, так как «почти в каждом селе кто-то уехал в Сирию или Ирак».

«Выдавливание умеренных», по мнению Маирбека Агаева, несет бОльшую опасность для настроений в обществе, чем уход известных лидеров боевиков. Журналист ссылается на пример популярного в Махачкале умеренного салафитского проповедника Надыра Медетова.

«Он никогда не брал в руки оружия в Дагестане, читал проповеди в мечети и пользовался значительным влиянием среди религиозной молодежи. Его начали преследовать силовики, задерживали, подбросили гранату. В итоге – человек, за которым следовала не одна сотня молодых, ушел и воюет на стороне ИГИЛ». За Медетовым, по данным Агаева, действительно последовало около 60 молодых дагестанцев. До ухода в «ИГ» Надыр Медетов читал проповеди в мечети на улице Венгерских бойцов в Махачкале, имеющей около 600 регулярных прихожан. Мечеть с точки зрения силовиков – подозрительная, так как здесь проповедуется салафитское течение ислама. Постоянные прихожане подобных мечетей в Дагестане – традиционные кандидаты в упомянутые выше «профилактические списки» или в лексиконе силовиков «вах-учет».

И Пахоменко, и Агаев отмечают, что каждый человек после попадания в черные списки оказывается под пристальным наблюдением спецслужб – после регулярных задержаний их данные: дактилоскопия, фотографии, анализ ДНК, паспортные данные передаются во все структуры, подозрительные лица подлежат жесткому ограничению передвижений не только за пределы республики, но и внутри – между населенными пунктами. Эти меры касаются и тех, кто только подозревается в неблагонадежности, а для известных боевиков, уже находящихся в подполье, любое появление на публике может закончиться КТО – спецоперацией, в ходе которой силовые структуры уполномочены физически уничтожить цель.

На этот вопрос дагестанские аналитики не дают прямого ответа. «Это загадка – говорит Агаев. – Вроде бы огромная концентрация силовых структур, усиление, особенно в южной части республики, в приграничных зонах с Азербайджаном и Грузией, но тем не менее, уходят». По данным журналиста, «большинство уходит через Турцию, если сухопутным путем, то через Азербайджан или Грузию, если морским или воздушным, то через европейские столицы».

Американский аналитик и блогер Нина Жобе, занимающаяся исследованием террористических течений, России и Кавказа, убеждена, что у свободного оттока исламистских боевиков с Кавказа на Ближний Восток, помимо идеологических мотивов, есть и более конкретное объяснение – пассивное или активное содействие российских силовых структур.

«Если у российского режима появляется возможность экспортировать проблему, то почему бы им этого не сделать?» – написала Жобе в письме «Голосу Америки» в ответ на просьбу прокомментировать ситуацию. Аналитик ссылается на публикацию в газете The Daily Beast, утверждающую, что российское ФСБ тайно вербует молодежь в ряды ИГ и содействует завербованным в переезде на Ближний Восток. «Учитывая опыт спецслужб в Афганистане, я не вижу причин не доверять этой информации», – пишет Жобе.

Варвара Пахоменко сомневается в активной роли российских спецслужб в процессе перехода кавказских экстремистов в «ИГ». Аналитик допускает, что пассивное содействие, возможно, имело место в 2012-2013 годах – во время массовой зачистки перед Олимпиадой в Сочи. Однако теперь, убеждена Пахоменко, Россия рассматривает ИГИЛ как угрозу своей национальной безопасности, так как понимает опасность, представляемую теми боевиками, которые выживут и вернутся на Кавказ: «закаленные в реальной войне, обладающие новыми навыками и связями в международной террористической сети, имеющие финансирование такой богатейшей группировки, как «ИГ». И хотя Пахоменко сомневается в возможности массового возвращения боевиков «ИГ» в Россию из-за высокой их смертности в Ираке и Сирии, она подчеркивает, что для «серьезной дестабилизации достаточно нескольких харизматичных фигур», указывая на роль Хаттаба с его афганским опытом в трансформации чеченского сопротивления.

Нина Жобе подчеркивает, что шанс пробраться обратно в Россию для боевиков ничтожно мал, даже с учетом относительной «пористости» некоторых участков российского границы. Эксперт указывает, что у российских спецслужб есть обширная база данных примкнувших к «ИГ» боевиков, и даже если кому-то из них удастся вернуться на Кавказ, скрыть их возвращение будет невозможно.

«Власти всегда могут арестовать или убить их, как мы наблюдали в недавнем случае убийства вернувшегося в Дагестан боевика ИГ», – пишет Жобе.

Эксперт возражает против аргументов Пахоменко о возможности пересмотра позиции Кремля по «экспорту террористов». По ее мнению, ИГИЛ для России – это «инструмент внешней политики», маневр, отвлекающий Запад от конфликта в Украине: «Раз мы союзники в борьбе с «ИГ», может быть, Запад сделает вид, что не замечает определенных проблем, ради более близкого сотрудничества в сфере, которая представляет для него непосредственную угрозу».

Аналитик напоминает об участии директора ФСБ Александра Бортникова в конференции по международному терроризму в Вашингтоне в феврале этого года. По мнению Жобе, приглашение Бортникова на фоне санкций против широкого круга российских чиновников, демонстрирует, что США все еще видят в России своеобразного партнера в борьбе с ИГИЛ.