Линки доступности

Взрывы на Северном Кавказе не стихают


Теракт в Карабулаке. 5 апреля 2010 года
Теракт в Карабулаке. 5 апреля 2010 года

Утро 5 апреля. Ингушетия. Город Карабулак. При въезде машины с милиционерами на территорию ГОВД неизвестный активировал взрывное устройство. Из шести правоохранителей, привезенных в больницу, двое погибли. Позже рядом со зданием ГОВД взорвался ВАЗ-21112.

Напомним: вчера в Дагестане был подорван участок Северо-Кавказской железной дороги. Ранее были взрывы в Кизляре, наконец, в московском метро, были взрывы и раньше. Рассматривать ли все их как единую цепь терактов?

На вопрос Русской службы «Голоса Америки» отвечает Алексей Малашенко, член научного совета Московского Центра Карнеги: «Я это рассматриваю даже несколько шире, ведь в прошлом году, когда была отменена контртеррористическая операция в Чечне (длилась с 1999-го по 2009-й год – В.Л.), совершенно неожиданно последовала серия терактов, и тогда тоже все задавали вопрос: ''А что это? Просто ответ на контртеррористическую операцию и на ее отмену или это нечто большее?" Прошлый год был по активности чуть ли не самый высокий».

«Видимо, противник был недооценен, – считает Малашенко. – Нестабильна вся восточная часть российского Северного Кавказа, и трактовать эту ситуацию в контексте "ах, пришли террористы и что-то взорвали", по-моему, это уже несколько примитивно. Я недавно был на одной передаче с Гаджи Махачевым (постоянный представитель Дагестана при президенте России – В. Л.), очень известным политиком, – он вообще говорит о гражданской войне. Когда говорят: "Вот эти взрывы, этот Карабулак – это что?" – я даже не могу говорить о том, что это новая волна».

«Мы ничего не знаем. К этому нужно относиться уже по-иному. Это не один год продолжается, и куда все это приведет? Думать, что это могут решать только спецслужбы? Не знаю, – рассуждает Малашенко. – По-моему, власть, наконец-то, поняла, что проиграла. Все, что сейчас делается, делается с огромным опозданием. Дай Бог, чтобы из этого кошмара сейчас вышли, потому что люди на Кавказе просто обалдели и от взрывов, и от того, как власть себя вела».

А вот мнение старшего научного сотрудника Центра международной безопасности ИМЭМО РАН Владимира Евсеева о том, связаны ли все эти взрывы: «Говорить, что все это руководится по одному сценарию, было бы неправильно, но события настолько сейчас осложнились. Необязательно, что эти события были срежиссированы, но возможна какая-то координация, потому что действительно в одно время произошло столько террористических актов».

Владимир Евсеев тоже не питает оптимизма: «Ситуация тупиковая. Самая большая проблема – это социальная база терроризма. Она покоится на очень высокой безработице, клановости, коррупции, неурегулированности межнациональных взаимоотношений».

Другой взгляд на проблему «социальной базы терроризма» у Сулиеты Кусовой, председателя Общественного фонда развития культур народов Северного Кавказа, генерального директора Центра этноконфессиональных проблем СМИ при Союзе журналистов России.

Она убеждена, что уход в леса «не гасится какими-то экономическими программами».

«Я не услышала самого главного, – говорит Сулиета Кусова о последних заявлениях российского истеблишмента, – о массированной идеологической работе на Кавказе. Сегодня уже можно говорить о цивилизационном разломе, который происходит на Северном Кавказе по отношению к России. Это страшнее, чем экономическая недостаточность. На встрече с Памфиловой (председателем Совета при президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека – В. Л.) Дмитрий Анатольевич произнес фразу о том, что мы будем бороться с тем-то и тем-то и клановостью, которая веками формировалась на Кавказе. Наверное, его очень плохо информируют о том, что такое Кавказ. Клановость – это структурированность общества, и через эту структурированность с кавказским обществом можно разговаривать».

А вот что Сулиета Кусова думает о проблеме коррупции на Кавказе: «Это уже не секрет, что по крайней в мере в Дагестане и в Чечне к главам администраций приходят забирать деньги. И я не могу осуждать этих людей: если я там, в горах, сижу, глава администрации или владелец какого-то молочного заводика, и ко мне придут, я тоже отдам, потому что у меня одна жизнь и одна семья. Люди знают, что их не защитит государство».

При этом Кусова считает, что первичен не джихад, а первичен бизнес «со своими политическими бизнес-задачами, нежели со своей религией и идеологией».

В то же время терроризм заставил забыть о «межнациональных очагах», отмечает Кусова, а ведь они «аналогично опасны сегодня». «Это кабардино-балкарское противостояние, карачаево-черкесское, осетино-ингушское», – перечисляет она.

Оценивая деятельность главы СКФО Александра Хлопонина, «менеджера», не так давно направленного в новообразованный округ, и Кусова, и Малашенко уверены, что Хлопонину пока просто нужно время, чтобы пожить на Кавказе и понять, что к чему.

Хлопонина Кусова сравнивает с Дмитрием Козаком, который с 2004 по 2007 был полпредом президента в Южном федеральном округе, а также возглавлял Комиссию по Северному Кавказу.

В 2005 году Козак написал справку по проверке Дагестана, когда у власти стоял Магомедали Магомедов (с 1983 по 2006 занимал руководящие посты в республике). «20 лет общественность Дагестана боролась с ним, – рассказывает Кусова. – Потом на 4 года пришел Муху Алиев, сейчас пришел сын Магомедова (Магомедсалам – В. Л.). Это, простите, чья программа выполнена? Козак писал, что, если не остановить процесс, идущий в Дагестане, то он грозит необратимыми изменениями, связанными с возрождением экстремизма и терроризма».

«Прошло 5 лет, – продолжает Кусова. – Все так и происходит. Но дело в том, что ни одна рекомендация справки не выполнена, а там были замечательные рекомендации по имиджу Северного Кавказа, по диалогу культур, возрождению светских ценностей в республиках…»

Как в таком тяжелом положении бороться с террористами из того же Имарата Кавказ?

Алексей Малашенко и Владимир Евсеев считают последний «виртуальным», говорят о его плохой скоординированности.

«Власть, – говорит Евсеев, – заявляла о том, что террористы будут найдены и ликвидированы, но, пока есть социальная база, невозможна ликвидация явления. У нас очень долго было 500 активных террористов на Северном Кавказе, и это цифра не менялась, вне зависимости от того как проходили боевые действия. То же самое с талибами в Афганистане. То есть это количество определяется не тем числом людей, которые готовы выступить против власти, а тем, какое количество можно содержать».

«Это количество, – заключает Евсеев, – может быть всегда при наличии широкой социальной базы терроризма. Если базу при этом не сокращать, на смену убитым придут другие люди».

Малашенко, в свою очередь, говорит, что в Имарате Кавказ может быть и «50 человек, а может, и меньше».
С другой стороны, продолжает он, «есть огромная радикальная исламская среда», но у нее «нет централизованной организации, скорее есть координация между этими отдельными группами».

Как и Аль-Каида, подчеркивает Малашенко и также Евсеев, Имарат Кавказ устроен наподобие разрозненных ячеек. Отсюда трудности борьбы с такими организациями.

«Если структура идет на структуру, очевидно, что сильнейшая выиграет, – объясняет Малашенко. – Здесь же структуры нет, «поэтому, когда кто-то берет ответственность на себя,– говорит он, – возникает вопрос: «Кто это сделал?» Когда была Чечня – Дудаев, Басаев, Масхадов, – там была структура, а теперь это все размыто».
«В данном случае я думаю, что Доку Умаров был как минимум причастен к этому», – добавил Малашенко.
Можно ли говорить хотя бы о каких-то краткосрочных решениях?
Владимир Евсеев предлагал менять социальную базу.

Сулиета Кусова говорит о проблемах коррупции на Кавказе, его заброшенности центром. В этой ситуации некоторые молодые люди уходят в леса. Также Кусова обращает внимание на то, что власти борются не с причинами, а с последствиями террора: «Очень много ребят и девушек идут вот в этот чистый ислам салафитский (он переплетается с ваххабизмом – В. Л.), и потом они уже становятся его бойцами, но чтобы стать бойцами, они ведь проходят обработку идеологическую». «Где на этом этапе происходит противодействие?» – спрашивает Кусова.

Единственный путь, который предлагает мировой опыт, Алексей Малашенко видит в диалоге, а у власти, говорит эксперт, «установка на отсутствие этого диалога».
В интервью «Голосу Америки» Малашенко вспомнил про чеченских крестьян, которые в феврале этого года были найдены расстрелянными и со следами пыток близ селения Аршты в Сунженском районе Ингушетии. Очень многие версии говорят о том, что в их смерти повинны местные силовики. Кстати, именно это преступление, сказал Доку Умаров в своем видеобращении, послужило официальным предлогом для терактов в Москве.

«Непрофессиональное поведение наших служб там (на Северном Кавказе – В. Л.), милиции и ФСБ, в итоге провоцирует людей, – заключил Малашенко. – Когда убивают брата, он будет мстить, и при этом он будет мотивировать свою месть не только родственными отношениями, но и исламом. Как это остановить? Я думаю, может быть, нужно чем-то пожертвовать, но пойти на диалог. Даже американцы пошли на диалог с талибами, которые по локоть в крови. А все время бороться и говорить, что это бандиты, – обрекать себя на вечную нестабильность».

Читайте также:

Женский облик терроризма

Можно ли давать слово террористам в СМИ?

В Женеве прошел очередной раунд переговоров по безопасности и стабильности на Кавказе

XS
SM
MD
LG