Джеймс Бейкер – американский политик и дипломат, роль которого в закладке фундамента американо-российских отношений новейшего периода трудно переоценить. Он занимал посты главы администрации и министра финансов во время президентства Рональда Рейгана (1981–1988), а затем – госсекретаря при Джордже Буше-старшем (1988–1992). Бейкер был современником и активным партнером Михаила Горбачева и Эдуарда Шеварднадзе в эпоху Перестройки, одним из итогов которой стало окончание «холодной войны».
В эксклюзивном интервью корреспонденту «Голоса Америки» Вивиан Чакариан Джеймс Бейкер делится своими воспоминаниями о событиях тех лет, и их влиянии на нынешний вектор американо-российских отношений.
Вивиан Чакариан: Эдуард Шеварднадзе остается значительной фигурой в мировой политике, у себя на родине его лидерство оценивается неоднозначно. Вы побывали в Грузии, чтобы встретиться с ним, накануне критических выборов 2003 года, за которыми последовала «Революция роз», положившая конец его политической карьере. Как вы оцениваете деятельность Шеварднадзе на посту президента?
Джеймс Бейкер: Наиболее часто я общался с ним, когда он был министром иностранных дел Советского Союза. Шеварднадзе имел тогда большое влияние, был очень сильным и эффективным политиком. Он войдет в историю вместе с Михаилом Горбачевым благодаря тому, что они отказались от применения силы ради сохранения советской империи. Я уверен, что история высоко оценит их вклад.
Да, он вернулся на родину, в Грузию. Любой может вам сказать, что политическая жизнь в Грузии тогда была «кровавым спортом», жесткой борьбой без правил, в которой он оказался по возвращении. Как бы там ни было, если брать карьеру Шеварднадзе в целом, ничто не может оспорить его выдающийся вклад, и то, что является одним из главных архитекторов завершения «холодной войны».
В.Ч.: Что, на ваш взгляд, составляет его наследие?
Д.Б.: Главное его достижение – вместе с Горбачевым – это отказ от применения силы для сохранения империи. Это позволило миллионам жителей Центральной и Восточной Европы, бывших советских республик ощутить свободу и демократию, возможности свободного рынка – пусть и в разной степени. Все это является впечатляющим наследием. Я убежден, что благодаря этому, они заслужили почетное место в истории.
В.Ч.: С учетом того, что произошло за 25 лет с момента распада Советского Союза, политики Путина и авторитаризма, кризиса, могли ли Соединенные Штаты сделать больше, чтобы помочь России, помочь становлению в этой стране демократических институтов?
Д.Б.: Соединенные Штаты действовали так, как было возможно действовать в то время. Следует помнить, что в 1991 году, когда Советский Союз рухнул по воздействием внутренних факторов, США переживали серьезную рецессию и находились в весьма трудном экономическом положении. Сегодня можно говорить, что может быть следовало бы сделать больше – как это произошло после окончания Второй мировой войны с Германией и Японией – но это только спекуляции. Тем не менее, я считаю, что, может быть, в 1993 или 1994 году была возможность позволить России стать членом НАТО. Я даже писал об этом в редакционной колонке в газете «Нью-Йорк Таймс». Я указывал, что если Россия полностью встанет на путь демократии и свободного рынка, то для нее должно найтись место в НАТО: тогда это был в большей степени политический альянс, а не союз по обеспечению безопасности. Я сожалею, что этого не произошло, и считаю это упущенной возможностью.
В.Ч.: Вы сказали, что Шеварднадзе помог мирно завершить «холодную войну». Какие у него для этого были причины? Что его мотивировало?
Д.Б.: Думаю, это было тем более удивительно, что он был убежденным коммунистом. Шеварднадзе сделал карьеру в Коммунистической партии, прошел через эту систему, но я думаю, он начал понимать, что система не работает на благо советских людей, что империя держится на применении силы, экономическая ситуация ужасна, политическая жизнь отсутствует... Он просто пришел к выводу, что вся система не работает и нуждается в фундаментальной реформе. Именно поэтому он столь решительно поддержал Горбачева. Сторонники «жесткой линии» в Советском Союзе, особенно во время и накануне попытки августовского переворота, очень жестко относились к Шеварднадзе и Горбачеву, и они противостояли этому. Они оба, на мой взгляд, продемонстрировали тогда огромное политическое мужество.
Я вспоминаю один день в августе 1990-го, после вторжения Ирака в Кувейт, как день окончания «холодной войны» – когда Эдуард Шеварднадзе, как министр иностранных дел Советского Союза, и я, как государственный секретарь США, стоя плечом к плечу в аэропорту «Внуково», осудили применение силы большой страной против маленького соседа. Эдуард Шеварднадзе сделал это вопреки предупреждениям и давлению сторонников «жесткой линии» в советском руководстве, которые пытались возложить вину за предстоящее кровопролитие на него. Он пошел на это, несмотря ни на что, потому что он был убежден в своей правоте, и я всегда буду помнить тот день: именно тогда я впервые и окончательно осознал – «холодная война» закончилась.
В.Ч.: Вы упомянули, что Эдуард Шеварднадзе, будучи убежденным коммунистом и находясь на вершине власти, способствовал реформам, которые, по сути дела, подрывали авторитарный режим, в условиях которого он состоялся как политик. На ваш взгляд, могут ли сегодняшние лидеры, в первую очередь – президент Путин, извлечь уроки из наследия этого государственного деятеля?
Д.Б.: Я не уверен, что знаю ответ на этот вопрос. Однако я считаю, что люди во всем мире стремятся к свободе, у них есть желание быть свободными и иметь возможность свободно выражать свое мнение, отправлять свои религиозные потребности так, как им хочется, заниматься открытым и честным предпринимательством, и чтобы власть при этом уважала это их стремление к свободе. Я думаю, что «джинна свободы» невозможно загнать назад в бутылку. Я не утверждаю, что это происходит сегодня в России. Я верю, что то, что сделали Шеварднадзе и Горбачев – хотя это и осуждается сегодня в России – было и остается чрезвычайно важным для миллионов людей в Центральной и Восточной Европе и во многих из бывших республик бывшего Советского Союза.
В.Ч.: Как бы вы оценили наследие Шеварднадзе с точки зрения двусторонних отношений между Вашингтоном и Москвой?
Д.Б.: Как я только что отметил, мне кажется неправильным то, что заслуги Шеварднадзе и Горбачева сегодня подвергаются критике в России. Переход от авторитаризма к демократии – очень сложный процесс. Уровень жизни многих людей, особенно в начале этого пути, резко упал. Я могу понять тех, кто сегодня в России негативно оценивают Горбачева, считая, что он и Шеварднадзе лишили Россию статуса второй сверхдержавы мира – но я с этим не согласен. Я думаю, многие в мире сегодня живут лучше благодаря тому, что эти два человека были готовы трудиться над тем, чтобы мирно завершить «холодную войну».
Многие могут сказать, что Советский Союз распался бы и так, что это было неизбежным, и что не было нужды в дипломатии и работе по контролю над вооружениями. Так вот, ничего неизбежного в этом процессе не было. И те из нас, кто участвовал в нем, напряженно работали для того, чтобы все завершилось мирно. Эдуард Шеварднадзе внес в это дело решающий вклад.
В.Ч.: Вы и Эдуард Шеварднадзе представляли две весьма различные социальные системы. Как вам удавалось ладить?
Д.Б.: Мы начали как противники, а расстались друзьями – не просто приятелями, а именно друзьями, которые по-настоящему тепло относились друг к другу. Когда я впервые познакомился с Шеварднадзе, я был госсекретарем Соединенных Штатов. Наши первые встречи была скованными, крайне формальными, это были официальные встречи на уровне министров, когда делегации США и СССР садились друг напротив друга, и, по сути, пытались перекричать друг друга. А под конец нашей совместной работы, конфронтация уступила место сотрудничеству, наши отношения переросли в дружбу и симпатию. Я глубоко уважаю этого человека. Честно говоря, мир многим обязан ему. Я рад, что могу выразить свою признательность, в настоящий момент я собираюсь выехать в Тбилиси на его похороны.
Позвольте рассказать вам еще одну историю. Советским дипломатам было запрещено отъезжать далее 25 миль от посольства в Вашингтоне и представительства при ООН в Нью-Йорке. После того как в 1989 году я возглавил Госдепартамент, я подумал: может, пришла пора избавиться от этих ограничений? Так что я пригласил их приехать в Вайоминг, и у нас получились чрезвычайно плодотворные встречи, особенно по проблеме химического оружия, которые, кстати, стали основой для большой Конвенции о запрещении химического оружия, к которой присоединилось большинство стран мира.
В конце этого визита мы обменялись подарками. Я подарил Шеварднадзе пару ковбойских сапог, сказав: «Господин министр, мы здесь на Западе носим эти ковбойские сапоги, потому что приходится бывать на скотном дворе, а вы сами знаете, на что там можно наступить, поэтому сапоги высокие». А он подарил мне русскую эмаль с изображением Христа, обращающегося к народу, и сказал: «Джим, я дарю вам это, чтобы показать, что мы, коммунисты, меняем наш взгляд на мир». Для 1989 года это было очень примечательно. Да, Эдуард Шеварднадзе был убежденным коммунистом. Но он также верил в Иисуса Христа, он был верующим.
В.Ч.: И, наконец, что вы думаете о «Голосе Америки» и той роли, которую он сыграл на завершающем этапе «холодной войны»?
Д.Б.: Я думаю, что «Голос Америки» сыграл чрезвычайно важную роль в окончании «холодной войны», потому что он позволило нам довести наше послание до сведения многих людей во всем мире, и особенно – граждан порабощенных народов Центральной и Восточной Европы. Именно неукротимый дух этих порабощенных народов, в конечном итоге, привел к падению Берлинской стены. Если бы они не сохранили свое стремление к свободе и дух независимости, Стена никогда бы не пала. И уж точно этого бы не произошло, если бы Советский Союз применили бы силу оружия. Неукротимый дух свободы порабощенных народов, а также сдержанность, проявленная Горбачевым и Шеварднадзе, когда они отказались применить силу, чтобы сохранить империю – все это в совокупности и привело к мирному исходу «холодной войны».
