В рамках ежегодных показов «Новые режиссеры/Новые фильмы» в Нью-Йорке в четверг, 28 марта, состоится американская премьера российского документального фильма «Антон тут рядом», поставленного Любовью Аркус.
Фильм вначале демонстрируется в Линкольн-центре, а в субботу, 30 марта, состоится его показ в Музее современного искусства (MoMA). Мировая премьера состоялась в прошлом году на кинофестивале в Венеции, после чего фильм с успехом показывался на нескольких международных киносмотрах, получил российскую премию «Золотой орел» за лучший неигровой фильм и премию «Белый слон» имени Мирона Черненко, присуждаемую Гильдией киноведов и кинокритиков России.
В центре фильма – судьба петербургского мальчика Антона Харитонова, страдающего аутизмом. Его мать Рината умирает от рака. Отец Владимир живет отдельно вторым браком. Камера Любови Аркус и ее оператора Алишера Хамидходжаева прослеживает нелегкие испытания, выпавшие на долю Антона.
Постепенно режиссер оказывается лично вовлечена в его жизнь. Она опекает мальчика, предоставляет ему кров и насущную помощь, которая изменит его судьбу в лучшую сторону.
Любовь Аркус – российский киновед, главный редактор кинематографического журнала «Сеанс». Родилась во Львове. Окончила сценарно-киноведческий факультет ВГИКа. Перед вылетом в США Любовь Аркус по телефону из Петербурга ответила на вопросы корреспондента «Голоса Америки» Олега Сулькина.
Олег Сулькин: Как я понял, вы начали снимать Антона в больнице. Потом поехали на базу «Онега», взяв с собой оператора. Как вы простодушно говорите в закадровом тексте: «не знаю, зачем?». То есть у вас на тот момент не было ясного решения снимать фильм. Когда оно возникло и окончательно оформилось?
Любовь Аркус: Это очень сложный вопрос, на который я, каждый раз отвечая, запутывалась. Я очень тяжело писала закадровый текст. Долгая и запутанная история. Сочинения Антона я нашла абсолютно случайно, не зная кто это, не зная, что это мальчик-аутист. Как редактор с большим стажем, я сочла этот текст гениальным. Мне захотелось найти автора.
Нашла. Показала текст моему знакомому, очень известному режиссеру, не буду его называть. Он страшно загорелся снимать фильм об Антоне. По его просьбе я стала готовить этот проект, познакомилась с Антоном, с его мамой, договорилась, что съемочную группу возьмут в лагерь вместе с Антоном. Но в последний момент этот человек передумал.
О.С.: И вы решили взять функции режиссера на себя?
Л.А.: Не спрашивайте, почему, это большая загадка для меня самой. Это не в моем характере. Я тяжела на подъем, я очень люблю свою дачу, я всю жизнь проработала на одном месте – на киностудии «Ленфильм», делая свой журнал «Сеанс». Никогда не мечтала входить в любое другое пространство. Какая нелегкая меня занесла... Пожалуйста, не добивайтесь от меня ответа (смеется).
О.С.: И все-таки...
Л.А.: Ну, наверное, все решила ответственность перед мальчиком, который сидел на чемодане и ждал, когда поедет в лагерь. Без съемочной группы его не брали. Я решила ехать с ним и изображать съемочную группу вместе с замечательным оператором Алишером Хамидходжаевым. Получилось, что мы снимаем кино.
О.С.: Переход от теории кино к практике, как известно, совершили в свое время несколько кинокритиков, пионеров французской «новой волны». А теперь и вы, вслед за ними. Насколько сложным оказался для вас этот переход?
Л.А.: Они этот переход совершали в приличествующем для таких прыжков молодом возрасте, а я совершила его уже будучи далеко не юной (смеется). Никаких особых трудностей я не почувствовала. Я всегда ощущала кино как бы изнутри. И меня охватило счастливое чувство, когда я осознала: я могу сама делать то, что мне нравилось как делают другие.
О.С.: Ваш фильм крайне необычен, он нарушает негласные правила современной документалистики, главное из которых – не вмешиваться в жизнь, а ее запечатлевать. А вы вторгаетесь в материю рассказа, у вас даже обозначен «момент истины», когда вы говорите: «был проект, а оказался мальчик». Почему вы все-таки решили снимать так, а не иначе?
Л.А.: За четыре года съемок кино как таковое я делала лишь последний год. Давайте разделим. Три года жизни с камерой, и год делания кино. Это разные вещи. По поводу невмешательства. Поскольку я жила в этой истории, для меня не было такого вопроса. На первом месте был Антон, на втором месте – фильм. Я не документалист, и дальше становиться им не собираюсь. Почему я должна выполнять правила некоего сообщества, к которому я не принадлежу?
О.С.: Логично.
Л.А.: Второе. Мне говорили: совершенно невозможен авторский голос за кадром, совершенно невозможна музыка в документальном кино. Там же много табу нарушено. Я думаю: правила существуют для того, чтобы их нарушать. Я решила ни на что не оглядываться. Что нужно для фильма, то и нужно делать.
Люди плачут над Антоном. Я ежедневно получаю горы писем со всей страны. Люди плачут на показах фильма в Вене, в Абу-Даби, в Варшаве, в Венеции. Точно так же, как в Костроме и Воронеже. Это означает – я добилась того, чего хотела. Я добивалась, чтобы люди узнали себя в Антоне. Иначе бы они не плакали.
О.С.: Вы говорите, что камера изменила всех – Антона, его мать Риту, его отца Володю. А вас она изменила?
Л.А.: Я могла бы дать вам журналистский вариант ответа на этот вопрос, но не буду, потому что это будет неправда. Настоящий ответ я, наверное, дам на исповеди священнику... Да все изменила. Полная перемена участи. Взгляда на жизнь.
Перемена ценностей, характера. И даже деятельности, потому что сейчас я на 90 процентов занята созданием благотворительного фонда для помощи детям и взрослым, страдающим аутизмом. Главный проект – поселение «Антон», которое мы будем строить в Малой Вишере, в том самом месте, где мы купили дом для Антона и где он живет с отцом и Ниной (вторая жена Владимира –О.С.).
О.С.: А вы видитесь с Антоном?
Л.А.: Конечно. Два раза в месяц: раз в месяц я приезжаю к нему, в другой раз он приезжает ко мне в гости.
О.С.: Вы ему не показывали свой фильм?
Л.А.: Нет. Потому что там мама на экране.
О.С.: Рассказывая историю мытарств Антона, вы демонстрируете удручающее состояние российских интернатов для детей с отставанием в развитии. Не могут не шокировать цифры – в одном интернате на 90 ребят две медсестры и две нянечки. В 5 часов вечера весь персонал уходит. Ну, и так далее. Не возникло соблазна глубже копнуть эту жгучую тему?
Л.А.: Нет.
О.С.: Уточню вопрос: по какому принципу вы отбирали фактический материал об интернатах?
Л.А.: Мне нужно было создать образ оставленности, одиночества, полной безнадежности и бесперспективности существования для Антона и для таких, как Антон. Я не включила в фильм самые страшные кадры. Не потому что я щадила зрителя. Это тяжелая, больная история.
Сейчас я буду тратить свои силы, чтобы создавать реальную альтернативу этим страшным интернатам. Я не хочу тратить время на обличение – оно ничего не изменит. Это одна из тех перемен, которые со мной случились.
О.С.: В четверг, 28 марта, должна состояться американская премьера вашего фильма. Ваши ожидания?
Л.А.: Я не знаю, как фильм воспримут американцы, не имею никакого представления. Что я знаю, в Нью-Йорке должны состояться важные для меня встречи со специалистами по аутизму. Я надеюсь их пригласить в Россию, чтобы они обучали наших специалистов. Я с тревогой думаю о предстоящих трех днях в Америке. И вот почему – я курю как паровоз. Знаю про ваши драконовские ограничения для курильщиков. Какой совет вы мне дадите?
О.С.: Совет один - психотерапия. Настраивайтесь на ужасные притеснения по этой части.
Фильм вначале демонстрируется в Линкольн-центре, а в субботу, 30 марта, состоится его показ в Музее современного искусства (MoMA). Мировая премьера состоялась в прошлом году на кинофестивале в Венеции, после чего фильм с успехом показывался на нескольких международных киносмотрах, получил российскую премию «Золотой орел» за лучший неигровой фильм и премию «Белый слон» имени Мирона Черненко, присуждаемую Гильдией киноведов и кинокритиков России.
В центре фильма – судьба петербургского мальчика Антона Харитонова, страдающего аутизмом. Его мать Рината умирает от рака. Отец Владимир живет отдельно вторым браком. Камера Любови Аркус и ее оператора Алишера Хамидходжаева прослеживает нелегкие испытания, выпавшие на долю Антона.
Постепенно режиссер оказывается лично вовлечена в его жизнь. Она опекает мальчика, предоставляет ему кров и насущную помощь, которая изменит его судьбу в лучшую сторону.
Любовь Аркус – российский киновед, главный редактор кинематографического журнала «Сеанс». Родилась во Львове. Окончила сценарно-киноведческий факультет ВГИКа. Перед вылетом в США Любовь Аркус по телефону из Петербурга ответила на вопросы корреспондента «Голоса Америки» Олега Сулькина.
Олег Сулькин: Как я понял, вы начали снимать Антона в больнице. Потом поехали на базу «Онега», взяв с собой оператора. Как вы простодушно говорите в закадровом тексте: «не знаю, зачем?». То есть у вас на тот момент не было ясного решения снимать фильм. Когда оно возникло и окончательно оформилось?
Любовь Аркус: Это очень сложный вопрос, на который я, каждый раз отвечая, запутывалась. Я очень тяжело писала закадровый текст. Долгая и запутанная история. Сочинения Антона я нашла абсолютно случайно, не зная кто это, не зная, что это мальчик-аутист. Как редактор с большим стажем, я сочла этот текст гениальным. Мне захотелось найти автора.
Нашла. Показала текст моему знакомому, очень известному режиссеру, не буду его называть. Он страшно загорелся снимать фильм об Антоне. По его просьбе я стала готовить этот проект, познакомилась с Антоном, с его мамой, договорилась, что съемочную группу возьмут в лагерь вместе с Антоном. Но в последний момент этот человек передумал.
О.С.: И вы решили взять функции режиссера на себя?
Л.А.: Не спрашивайте, почему, это большая загадка для меня самой. Это не в моем характере. Я тяжела на подъем, я очень люблю свою дачу, я всю жизнь проработала на одном месте – на киностудии «Ленфильм», делая свой журнал «Сеанс». Никогда не мечтала входить в любое другое пространство. Какая нелегкая меня занесла... Пожалуйста, не добивайтесь от меня ответа (смеется).
О.С.: И все-таки...
Л.А.: Ну, наверное, все решила ответственность перед мальчиком, который сидел на чемодане и ждал, когда поедет в лагерь. Без съемочной группы его не брали. Я решила ехать с ним и изображать съемочную группу вместе с замечательным оператором Алишером Хамидходжаевым. Получилось, что мы снимаем кино.
О.С.: Переход от теории кино к практике, как известно, совершили в свое время несколько кинокритиков, пионеров французской «новой волны». А теперь и вы, вслед за ними. Насколько сложным оказался для вас этот переход?
Л.А.: Они этот переход совершали в приличествующем для таких прыжков молодом возрасте, а я совершила его уже будучи далеко не юной (смеется). Никаких особых трудностей я не почувствовала. Я всегда ощущала кино как бы изнутри. И меня охватило счастливое чувство, когда я осознала: я могу сама делать то, что мне нравилось как делают другие.
О.С.: Ваш фильм крайне необычен, он нарушает негласные правила современной документалистики, главное из которых – не вмешиваться в жизнь, а ее запечатлевать. А вы вторгаетесь в материю рассказа, у вас даже обозначен «момент истины», когда вы говорите: «был проект, а оказался мальчик». Почему вы все-таки решили снимать так, а не иначе?
Л.А.: За четыре года съемок кино как таковое я делала лишь последний год. Давайте разделим. Три года жизни с камерой, и год делания кино. Это разные вещи. По поводу невмешательства. Поскольку я жила в этой истории, для меня не было такого вопроса. На первом месте был Антон, на втором месте – фильм. Я не документалист, и дальше становиться им не собираюсь. Почему я должна выполнять правила некоего сообщества, к которому я не принадлежу?
О.С.: Логично.
Л.А.: Второе. Мне говорили: совершенно невозможен авторский голос за кадром, совершенно невозможна музыка в документальном кино. Там же много табу нарушено. Я думаю: правила существуют для того, чтобы их нарушать. Я решила ни на что не оглядываться. Что нужно для фильма, то и нужно делать.
Люди плачут над Антоном. Я ежедневно получаю горы писем со всей страны. Люди плачут на показах фильма в Вене, в Абу-Даби, в Варшаве, в Венеции. Точно так же, как в Костроме и Воронеже. Это означает – я добилась того, чего хотела. Я добивалась, чтобы люди узнали себя в Антоне. Иначе бы они не плакали.
О.С.: Вы говорите, что камера изменила всех – Антона, его мать Риту, его отца Володю. А вас она изменила?
Л.А.: Я могла бы дать вам журналистский вариант ответа на этот вопрос, но не буду, потому что это будет неправда. Настоящий ответ я, наверное, дам на исповеди священнику... Да все изменила. Полная перемена участи. Взгляда на жизнь.
Перемена ценностей, характера. И даже деятельности, потому что сейчас я на 90 процентов занята созданием благотворительного фонда для помощи детям и взрослым, страдающим аутизмом. Главный проект – поселение «Антон», которое мы будем строить в Малой Вишере, в том самом месте, где мы купили дом для Антона и где он живет с отцом и Ниной (вторая жена Владимира –О.С.).
О.С.: А вы видитесь с Антоном?
Л.А.: Конечно. Два раза в месяц: раз в месяц я приезжаю к нему, в другой раз он приезжает ко мне в гости.
О.С.: Вы ему не показывали свой фильм?
Л.А.: Нет. Потому что там мама на экране.
О.С.: Рассказывая историю мытарств Антона, вы демонстрируете удручающее состояние российских интернатов для детей с отставанием в развитии. Не могут не шокировать цифры – в одном интернате на 90 ребят две медсестры и две нянечки. В 5 часов вечера весь персонал уходит. Ну, и так далее. Не возникло соблазна глубже копнуть эту жгучую тему?
Л.А.: Нет.
О.С.: Уточню вопрос: по какому принципу вы отбирали фактический материал об интернатах?
Л.А.: Мне нужно было создать образ оставленности, одиночества, полной безнадежности и бесперспективности существования для Антона и для таких, как Антон. Я не включила в фильм самые страшные кадры. Не потому что я щадила зрителя. Это тяжелая, больная история.
Сейчас я буду тратить свои силы, чтобы создавать реальную альтернативу этим страшным интернатам. Я не хочу тратить время на обличение – оно ничего не изменит. Это одна из тех перемен, которые со мной случились.
О.С.: В четверг, 28 марта, должна состояться американская премьера вашего фильма. Ваши ожидания?
Л.А.: Я не знаю, как фильм воспримут американцы, не имею никакого представления. Что я знаю, в Нью-Йорке должны состояться важные для меня встречи со специалистами по аутизму. Я надеюсь их пригласить в Россию, чтобы они обучали наших специалистов. Я с тревогой думаю о предстоящих трех днях в Америке. И вот почему – я курю как паровоз. Знаю про ваши драконовские ограничения для курильщиков. Какой совет вы мне дадите?
О.С.: Совет один - психотерапия. Настраивайтесь на ужасные притеснения по этой части.
