30 лет назад восемь высокопоставленных советских чиновников, военных и спецслужбистов попытались отстранить президента СССР Михаила Горбачева от власти. Их не устраивала политика Перестройки и новый союзный договор, который Горбачев планировал подписать лишь с девятью союзными республиками, «отпустив» шесть остальных. Члены ГКЧП хотели сохранить советскую империю и коммунистическую идеологию в прежнем виде.
ГКЧП просуществовал лишь четыре дня, которые были названы «августовским путчем». Путч был подавлен усилиями будущего президента РСФСР Бориса Ельцина и тысяч граждан России, вышедших на улицы Москвы – трое из них погибли.
Участников путча арестовали, один застрелился, но все они были амнистированы в 1994 году. Один из путчистов от амнистии отказался и позже был даже оправдан судом.
Августовский путч стал символическим водоразделом между теми, кто смотрит в советское и коммунистическое прошлое, и теми, кто видит Россию будущего в единой мировой и европейской семье народов.
Корреспондент «Голоса Америки» задал вопросы российским и американским экспертам-очевидцам ГКЧП.
Сергей Филатов (в 1991 году – Секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР; в 1993-1996 – руководитель администрации Президента РФ Бориса Ельцина).
«– Август! Мы все уехали в отпуска. На второй день отдыха в Железноводске я увидел по телевизору всех этих «лебедей» [балет «Лебединое озеро», которым в СССР традиционно заменяли телепередачи перед важными сообщениями партии и правительства – ГА.]... Пришлось садиться в самолет и лететь обратно. Еще с воздуха я увидел скопления танков и другой техники на дорогах возле Москвы...
Впрочем, многие военные переходили на нашу сторону. Как, например, майор Сергей Евдокимов, командир танковой роты Таманской дивизии, который отказался выполнять преступные приказы, и развернул свои танки на защиту Белого Дома – его тогда вся страна знала. У путчистов не было настоящей поддержки армии.
Думаю, что члены ГКЧП – конечно, преступники. Очень жаль, что им потом объявили амнистию, хотя она и не означает невиновности.
В 1991 году сложилось своего рода соревнование между президентом СССР Горбачевым и президентом РСФСР Ельциным: главным вопросом был Союзный договор. Верховный Совет Союза пытался опять замкнуть на себя всю промышленность. А мы, как российские депутаты, выступали за то, чтобы каждый регион был хозяином экономики у себя дома, хотя армия, связь, транспорт и должны подчиняться союзному руководству. Фактически из союзного государства надо было сделать федерацию с цивилизованным разделением полномочий. И нам удалось это: регионы обрели возможность развиваться.
Другое дело, что сейчас все это вернулось назад. Но сначала новая повестка дня не была объявлена президентом Путиным, и первые годы мы двигались в направлении, которое было определено Борисом Николаевичем. Почти десять лет страна жила довольно хорошо, повысились доходы бюджета, выросли доходы населения. Но потом начались разговоры об «усилении государства» ...
Я думаю, что СССР, конечно, не будет восстановлен, но сегодня Россия стремится иметь свои рубежи дальше, чем расположена ее государственная граница. Таким образом могут возникнуть новые военные или экономические блоки».
Сергей Бабурин (в 1991 году – народный депутат РСФСР, член Совета Республики Верховного Совета РСФСР, оппозиционный политический деятель, кандидат в президенты РФ на выборах 2018. Поддержал аннексию Крыма).
«Как народный депутат, один из лидеров оппозиции Борису Ельцину, знал ли я о готовящемся ГКЧП? Нет! И в этом была их ошибка. Они просто побоялись опереться на людей – в надежде, что опять все решится аппаратным способом.... Более того: они действовали с оглядкой на Горбачева, не ожидая, что он их предаст. По свидетельству Варенникова, последними словами Горбачева в Форосе были: «Действуйте в Москве, как хотите, но я ни при чем».
Да, ГКЧП был реальной попыткой части союзного руководства переломить ситуацию: остановить шествие сепаратизма. Только в тот момент я не понимал, что шествие это было организовано из ЦК КПСС... Теперь я знаю, что не было никакой изоляции ни Горбачева, ни Ельцина. Оба имели постоянную возможность связаться с председателем КГБ СССР Крючковым.
Когда в декабре 1991 я выступил на сессии Верховного Совета против упразднения СССР – я был один! На голосовании меня поддержало еще шесть человек, а остальные – и коммунисты, и демократы, и либералы – стоя рукоплескали разрушению Советского Союза. Если бы ГКЧП победил – Союз был бы цел. Но даже проиграв, ГКЧП продлил его существование на несколько месяцев.
Почему ГКЧП не удался? Следовало демонополизировать идеологию и экономику, а ГКЧП к этому был не готов. Надо было исправлять главные ошибки советского социализма: секуляризацию, забвение духовно-нравственных ценностей; нельзя было оставаться в кондовом госкапитализме/госсоциализме, но и не стоило идти назад к капитализму с его эгоистической частной собственностью. Надо выбрать третий путь, нащупать форму того общественного строя, который будет решать вопросы собственности на основе нового универсализма. Я убежден, что и для нас, и для США, и для Европы, и для Китая – ключевой вопрос сегодня – это переход к нравственным принципам построения государства».
Владимир Соловьев (в 1991 году – прокурор-криминалист главного управления криминалистики прокуратуры РСФСР, участвовал в расследовании ГКЧП. Также участвовал в расследовании многих резонансных дел: убийство священника Александра Меня, журналиста Дмитрия Холодова, расстрел семьи Николая II и др.).
«После падения ГКЧП было возбуждено уголовное дело по факту государственной измены. У каждой следственной бригады были свои задачи: наша работала с Министерством обороны и Советом министров. Это было интересно: я, довольно молодой человек, который никогда раньше политикой не занимался и в глаза не видел высокого начальства, теперь каждый день беседовал с премьер-министром, министром обороны, начальником Генерального штаба... Вскоре для меня стало понятно, что страной руководили не небожители, а люди, которые имели свои достоинства и недостатки, свои страсти...
Мы обычно садились в отдельном кабинете в изоляторе «Матросская тишина» и просто беседовали. Причем я ничего не записывал: у меня не было ни магнитофона, ни ручки, ни бумаги. Беседа становилась доверительной. Но я не знал, что запись на самом деле велась: тайком и от меня – причем даже мой личный друг убеждал меня в обратном!
Как-то бывший министр обороны Дмитрий Язов рассказал мне историю, как Борис Ельцин летал в гости к Назарбаеву купаться в речке. Я его со смехом переспросил: «Что ж Вы пропустили этот самолет»? А он мне в шутку: «Да, надо было его "Стрелой" долбануть!». Я про это забыл, но каково было потом мое и его удивление, когда замгенпрокурора стал его под видеокамеру спрашивать: «При каких обстоятельствах и с кем Вы обсуждали намерение сбить самолет Ельцина Бориса Николаевича ракетой типа "Стрела"?».
Я был наивным молодым человеком. Хоть я и работал в прокуратуре, но имел романтические демократические взгляды. Я недоумевал: почему мы, придя с обыском в квартиру премьера Павлова – коммуниста! – не нашли там ни одной идеологической книги про коммунизм?! А ведь он постоянно говорил о нем с трибуны... Мне казалось, что стоит только убрать коммунистическую партию, которая тормозит развитие страны, и мы сразу пойдем вперед. Быть может, похожие настроения были у многих русских в феврале-марте 1917, когда казалось, что стоит ликвидировать самодержавие – и Россия сразу расцветет. Так я подумал, когда уже расследовал расстрел Николая II...
В ГКЧП собрались слабые руководители: они были не в состоянии взять или удержать власть. Но в процессе общения я увидел и их человеческую сторону. Постепенно мне стало их жаль. Статья, которую им инкриминировали, позволяла приговорить их к смертной казни. И ведь такие голоса раздавались! Я рад, что их амнистировали: это позволило не раскачать маятник мести: ведь за жертвами в Москве по русской традиции наверняка потянулась бы цепочка поиска врагов народа и по регионам. Эта волна, которая могла бы прокатиться по всей стране, не поднялась: мы избежали сценария кровавой революции».
Энн Купер (Ann Cooper, в 1991 году – радиожурналистка, корреспондент NPR (National Public Radio) в Москве, соредактор книги «Россия на баррикадах». Ныне – преподает на факультете журналистики Колумбийского университета).
«Мои репортажи из Москвы последних пяти лет существования СССР были о борьбе внутри Кремля. Да, Михаил Горбачев – реформатор, но он никогда не был демократом западного типа, каким его любят представлять многие на Западе. Когда он двигался вперед, боролся с коррупцией или выступал за свободу слова – он всегда ставил себе какие-то пределы, всегда делал потом небольшой шаг назад. И тем не менее, оппозиция его действиям росла.
К середине 1991 уже, наверное, в течение года или больше, в Москве периодически появлялись слухи о том, что должен произойти государственный переворот. Иногда кто-то приносил весть, что он точно произойдет, например, в следующий четверг в два часа... Но ничего не случалось. Представьте себе: вы иностранный корреспондент, вы в Москве, а ваши редакторы в Нью-Йорке или Лондоне. Крутится вся эта мельница слухов, а у вас отпуск на носу, и вам могут его взять и отменить: а то вдруг – переворот?
И вот к 18 августа оппозиция Горбачеву, наконец, объединилась и сказала: «Хватит. Мы должны сделать все по-старому». Похоже, только этого они и хотели: чтобы все вернулось на круги своя. Путчисты потерпели неудачу потому, что были оторваны от своей страны. Многие слои общества, особенно молодежь, художники, журналисты, люди, которые впервые в жизни наслаждались свободой слова и творчества, не опасаясь быть брошенными в ГУЛАГ или казненными, – высказывали свое мнение о том, в какой стране они хотят жить.
Было ли за ними большинство? – Я не знаю. Конечно, было немало и тех, кто наблюдал за реформами Горбачева без радости и был сыт по горло экономическим хаосом. Я помню, как люди говорили что-то вроде: «Я бы променял эту свободу слова на пакет сахара, если бы мог просто пойти в магазин и купить его без очереди». Так что значительная часть советского населения если и не приветствовала переворот, то была не против него.
И именно здесь важнейшую роль сыграл Борис Ельцин. Он знал, как добиться успеха в рамках старой системы, но он также стал символом демократии, всего нового. Он встал на баррикадах, бросая вызов путчу. У защитников свободы появился лидер. И он был куда более харизматичным, чем Горбачев или любой из членов ГКЧП. Ельцин стал тем, за кем людям захотелось пойти: объединяющим символом. Я не знаю, что творилось в головах лидеров ГКЧП, но я уверена, что они поняли это. Трясущиеся руки на пресс-конференции, их нервозность заставили меня подумать, что, пожалуй, они просто ввязались во все это, как следует не подумав. Они действительно оказались не способны представить, как отреагируют такие люди, как Ельцин.
Я бы добавила: Ельцину также очень помогли журналисты. Потому что можно встать на баррикады и призвать к действиям, но без прессы про это никто не узнает. Было ли мне страшно при виде танков в Москве? Я не помню, чтобы было. Но я помню, как была занята так, что адреналин зашкаливал, когда я старалась успеть рассказать об этой главе настоящей большой истории.
Я помню, как один из присутствовавших на первой пресс-конференции ГКЧП – молодой российский журналист (Татьяна Малкина из «Независимой газеты» - ГА), встала и спросила: «Вы понимаете, что то, что вы совершили ночью, называется государственным переворотом?». Да, это был риторический вопрос, но он транслировался в прямом эфире на всю страну! Так что все видели, как эта девушка противостоял ГКЧПистам. То было золотое время для свободы слова и журналистики в России. И, к сожалению, Путин сейчас возвращает страну в то состояние, в каком она была в 1970-х годах, при СССР».
Дэниел Фрид (Daniel Fried; в 1991 году – сотрудник посольства США в Варшаве, Польша. Впоследствии посол США в Варшаве, помощник госсекретаря США по Европе и Евразии в 2005-2009).
«Я не ожидал путча непременно 18 августа, но было абсолютно ясно, что Советский Союз разваливается. Вердикт истории, вынесенный коммунизму, был уже совершенно очевиден к 1991 году. Хорошо помню, как советские солдаты, все еще дислоцированные в Польше, продавали собственное оружие на местном черном рынке – я видел это, работая дипломатом в Варшаве. И это было ярким признаком общего нравственного разложения в СССР.
Сегодня пропагандистская машина Путина делает вид, что именно Запад каким-то образом стал причиной этой «национальной трагедии», но на самом деле это был крах самой советской системы. Российская пропаганда часто называет распад СССР величайшей национальной или даже геополитической «катастрофой». Я так не считаю. Величайшей? По сравнению с чем? Со второй мировой войной? С вторжением Гитлера? Со сталинскими репрессиями? С большевистской революцией? Россию постигли в 20 веке огромные катастрофы. Погибли миллионы людей. Но это произошло в результате иных событий.
Мы, американцы, восприняли коллапс Советского Союза как крах коммунистической теории и освобождение России. Конечно, разрушение империи могло быть психологически травмирующим, но это же не может служить оправданием для Путина в его попытках компенсировать неудачи СССР вторжением на территорию соседних стран. Похожие процессы распада происходили и в других империях: Британской, Германской. Теряла территории Франция, Испания... Эти страны преодолели собственные амбиции и научились жить в новых реалиях. Россия должна научиться тому же самому.
Путч 1991 года был антиреформой, ностальгическим взглядом назад в советский период, попыткой построить будущее на этом зыбком фундаменте. Путчисты нанесли огромный ущерб стране, которую хотели защитить. Но это лишь мое мнение. Русским надо разобраться в этом самим: никто не может понять, о чем они сейчас думают.
В 1990–1991 годах Горбачев пытался создать более современную политическую основу для будущего своей страны. Он искал поддержку в Украине, Беларуси, других странах, но в конечном счете не был поддержан. Тридцать лет спустя Путин пытается создать для России неосоветский фундамент, глядя не вперед, а назад. В этом смысле он чем-то похож на заговорщиков ГКЧП, которые тоже были обращены в прошлое, а не в будущее (хотя несомненно – он куда более искусный политик). Принесет ли его подход благо для России? В краткосрочной перспективе можно добиться успеха, но сомнительно, чтобы он оказался устойчивым. У России может быть лучшее будущее, если она перестанет конфликтовать со своими соседями, сторониться Запада и заискивать перед Китаем».
