Американцы помнят Сахарова.
«Впервые я услышал о нем в конце 60-х, т.е., в студенческие годы, – сказал корреспонденту Русской службы «Голоса Америки» директор вашингтонского Института Кеннана Блэр Рубл, – от одного из моих тогдашних профессоров. И уже тогда все мы – все, кто занимался Советским Союзом, – почувствовали мощь и величие этой фигуры».
Конец шестидесятых: Сахаров-правозащитник – еще в самом начале пути. Что же бросилось в глаза зарубежным наблюдателям?
«Контраст между двумя образами – создателя водородной бомбы и мыслителя, встревоженного перспективой уничтожения человечества и пытающегося ее предотвратить, – вспоминает Блэр Рубл. – Сахаров не был, разумеется, единственным диссидентом, приобретшим в те годы международную известность. Но только он еще недавно находился внутри системы, – а затем расстался с ней. И это делало его позицию особенно весомой».
Научный авторитет? Громкие титулы? «Его было труднее сбросить со счетов, чем остальных, – продолжает Рубл. – О диссидентах распространялись слухи: почему тот или иной «отщепенец» критикует советскую систему? Один – потому что еврей. Другой – бездарный писатель. Третий – неудачник. А о Сахарове ничего подобного сказать было нельзя. Он был единственным, кто находился на самой вершине социальной пирамиды, но предпочел сойти вниз: таковы были его принципы».
В чем же они заключались? «Тут было два важнейших момента, – считает директор Кеннановского института. – Во-первых, он ставил вопрос, все значение которого мы по-настоящему осознали лишь сегодня: выживание планеты. Ведь в те времена движение в защиту окружающей среды, по существу, еще не возникло. Да и необходимость ядерного оружия никем не ставилась под вопрос. А он – создатель бомбы – сказал: пора остановиться.
И второе – уважение к человеку, к отдельному человеку, к индивиду. Этим и объясняется его моральный авторитет, которым больше никто не обладал. И, наконец, еще одно обстоятельство: преобразования, о которых говорил Сахаров, касались всего человечества. И критика его была обращена не только к советскому руководству, но и к американскому. Он выступал против того, как вело себя человечество в двадцатом веке…»
Таковы убеждения. А обстоятельства? Настал день, когда Сахарову пришлось выйти на политическую арену – в самом строгом и точном смысле слова. Это произошло в декабре 86-го, когда, по распоряжению Михаила Горбачева, Сахаров вернулся в Москву из горьковской ссылки. Вспоминает бывший посол США в Украине Уильям Миллер.
Уильям Миллер: я присутствовал при знакомстве Сахарова и Горбачева
Алексей Пименов: Господин посол, как вы впервые встретились с Сахаровым?
Уильям Миллер: Это было в Москве – сразу же после его возвращения из Горького. Кстати, тогда же произошла и первая встреча Сахарова и Горбачева. И мне довелось при этом присутствовать.
В то время я был председателем Американского комитета по американо-советским отношениям – неправительственной организации, которую некогда возглавляли Джордж Кеннан и Дональд Кендалл. В состав ее входили американцы, обладавшие непосредственным, практическим опытом в области американо-российских отношений и убежденные в том, что необходимо придать им по-настоящему цивилизованный характер. И вот в Москве началась международная конференция по контролю над вооружениями. Речь шла, в частности, о стратегических межконтинентальных ракетах и о системах противоракетной обороны. И ученые из разных стран – прежде всего, из США и Советского Союза – вдохновляемые такими людьми, как Андрей Сахаров, советники американских президентов по научным вопросам – все они пришли к убеждению, что мы достигли, так сказать, технологического предела, и что пора остановиться, чтобы не допустить катастрофы.
А.П.: Как же Сахаров впервые встретился с Горбачевым?
У.М.: Дело было так. Мы разговаривали с Сахаровым – и в этот момент в комнату неожиданно вошел Горбачев и поприветствовал его. Это была поразительная встреча. И знаете, почему? Потому что это была встреча равных. Да, они встретились как равные.
А.П.: О чем же шел разговор?
У.М.: Мы разговаривали втроем. «С возвращением, Андрей Дмитриевич, – сказал Горбачев. – У нас с вами много работы».
А.П.: А Сахаров?
У.М.: Он сказал: «Да, в самом деле, работы у нас много. Мы должны вместе построить новое будущее». И тут я хочу отметить два момента. Во-первых, то, с каким достоинством вели себя эти два человека. А во-вторых – то, что эти-то дальнейшие действия в значительной степени и определили судьбу Сахарова, а также, что не менее важно, и судьбу самого Горбачева. Поскольку именно взаимодействие этих двух людей стало символом того, что предстояло пережить Советскому Союзу, России, а по существу, и всему миру. Это взаимодействие продолжалось несколько лет – до самой смерти Сахарова. Шла борьба за выживание Советского Союза – к этому стремился Горбачев – а с другой стороны – за новую Россию и ее перспективы.
А.П.: И как бы вы охарактеризовали это взаимодействие?
У.М.: Я хорошо помню и другую встречу – международный форум, также проходивший в Кремле. Председательствовал Горбачев; с советской стороны присутствовали наиболее значительные деятели перестройки. А с американской – президент Массачусетского технологического института. Роберт Мак-Намара… Целая группа выдающихся физиков… Одним из советских участников был Дмитрий Сергеевич Лихачев. Он взял слово после выступления Горбачева, в котором шла речь об основных параметрах перестройки. Горбачев говорил, в частности, о необходимости реформировать советскую правовую систему. И вот Лихачев – самый старший из участников встречи – взял слово и сказал: да, благодаря перестройке ликвидированы многие беззакония, существовавшие в Советском Союзе. Но многие – все еще существуют. Горбачев ответил: «Да, многие несправедливости пока не преодолены. Но я – юрист, и знаю, что закон не поспевает за жизнью». А следующим выступал Андрей Дмитриевич. Он сказал: «Дмитрий Сергеевич совершенно прав. В нашем обществе еще много примеров беззакония, и я сам – тому свидетель. Он встал, открыл портфель и вытащил какие-то папки. «Здесь, – сказал он, – двести случаев несправедливости и беззакония, на которые я прошу вас обратить внимание». Речь шла о людях, все еще сидевших по лагерям. И почти все они были освобождены в течение месяца.
А.П.: Каким был Сахаров?
У.М.: Андрей Дмитриевич был очень сильным человеком. На мой взгляд, в те времена он был не только совестью советского общества. Огромно было и его непосредственное влияние на Горбачева. Об их взаимодействии можно было судить по дискуссиям на сессиях Верховного совета, где Горбачеву приходилось высказываться по самым разным вопросам, в том числе и морального характера. Сахаров говорил об Афганистане – если помните, это было в день его смерти – и Горбачев отключил микрофон. И в этот момент он, по существу, отключил голос разума…
А.П.: Вернемся к вашей первой встрече с Сахаровым. Вам, конечно, многое было известно о нем. А что стало для вас неожиданностью?
У.М.: Его открытость. Сначала мне пришлось встретиться с ним в сугубо официальной обстановке. И я видел, как он разговаривал с тогдашними руководителями Советского Союза. А потом я увидел его на кухне, разговаривающим с друзьями. Это был изумительный человек. Ни на кого не похожий. Очень требовательный. Не знавший нравственных компромиссов. А его брак с Еленой Боннэр я назвал бы идеальным. И я никогда не забуду того восторга, который я ощущал, общаясь с ними.
А.П.: Как бы вы охарактеризовали убеждения Сахарова?
У.М.: Я бы сказал, что в нем воплотилась сама сущность цивилизации. Это был человек разума и знания. Он никогда не говорил о том, чего не знал. Его жизнь вместила в себя беспрецедентный опыт: он создал самое разрушительное оружие в человеческой истории – и пришел к убеждению, что это оружие необходимо уничтожить. Он считал, что достоинство живет в каждом человеке, и что надо верить в лучшие стороны человеческой природы. Он был убежден, что ничто не может существовать вне моральной оценки. И кстати, все его утверждения о незаконности Гулага, о незаконности политических репрессий основывались на советских законах. Но вот что, на мой взгляд, главное, в его судьбе: он был очень высокопоставленным человеком, был героем соцтруда – и использовал свое положение, чтобы прийти на помощь тем, кто в ней нуждался. Кому она требовалась безотлагательно – прежде всего, в силу политических обстоятельств. Но он сделал и большее: он шел к созданию новой, демократической конституции. Т.е именно того, что в те времена было необходимо Советскому Союзу, а сегодня необходимо России.
А.П.: В чем, на ваш взгляд, главный урок этой судьбы?
У.М.: В том, что ученый, так много сделавший, чтобы защитить свою родину в момент опасности, пришел к убеждению, что пора спасать всю планету.
