24 августа почитатели таланта Сергея Довлатова отметили день его памяти - писатель умер в тот день в теперь уже далеком 1990 году в возрасте 48 лет. А 3 сентября будет широко отмечаться 70 лет со дня его рождения – и в России, в в Эстонии, и в США.
Фотохудожник Нина Аловерт дружила с Довлатовым, работала под его началом в газете «Новый Американец» и много его фотографировала. До отъезда в США из Ленинграда в 1977 году работала на кафедре истории средних веков Ленинградского университета, заведующим музеем Театра комедии у Николая Акимова и театральным фотографом. В Америке продолжает специализироваться в сфере балетной и театральной фотографии. Автор нескольких книг и многих статей о балете в русской прессе и в самых престижных американских журналах. Несколько лет выступала с рецензиями на балетные спектакли на радиостанции «Голос Америки». Книги Сергея Довлатова, выходившие в разных странах, оформлены главным образом сделанными ею фотографиями.
В гостях у Нины Аловерт в Джерси-Сити побывал корреспондент «Голоса Америки».
Олег Сулькин: Сергей Донатович любил фотографироваться?
Нина Аловерт: Он принадлежал к тем людям, которые отмахивались от камеры «Не надо! Не надо!», а потом спрашивали: «А где моя фотография?».
О.С.: Его можно было заподозрить в кокетстве?
Н.А.: Может быть. Но скорее просто сказывались нелюбовь к самому процессу фотографирования и нормальный интерес к готовым фотографиям.
О.С.: Какую свою фотографию он больше других ценил?
Н.А.: Я могу говорить только про те, которые я сама делала. Первая – та, где он сидит за пишущей машинкой и которую сейчас бессовестно печатают в России в журналах и книгах без моей подписи. Она висела у Сергея дома, на стенке. И вторая, из поздних, где он говорит в микрофон, выступая перед читателями.
О.С.: Он вам позировал или делал вид, что вас не замечает?
Н.А.: Ни то и ни другое. Я снимала документ. Когда я снимала балет или театр, то стремилась запечатлеть факты и образы искусства. Когда же снимала Довлатова и других людей третьей волны эмиграции, то мне было важно оставить документальные свидетельства об этих личностях. Я снимала их в рабочей и домашней обстановке. Например, сидела на заседании редколлегии «Нового Американца», почему бы не снять своих коллег... Никто на это не реагировал.
О.С.: Вы были в штате «Нового Американца» фотокорреспондентом?
Н.А.: Не только. Я очень много писала как журналист и рецензент.
О.С.: Какая атмосфера была в редакции? Что-то вроде антисоветской «Искры»?
Н.А.: Ни в коем случае. Естественно, газета была антисоветской, но это не было главной задачей при создании «Нового Американца». Всех объединяло ощущение общего дела. Творческое горение. Такие высокопарные слова, но это все правда.
Особенно в отношении Довлатова. Он впервые смог сполна реализовать свою энергию и автора, и редактора, и организатора. Он вкладывал всего себя в газету. Это касалось и его ближайших соратников. Увы, на голом творческом энтузиазме они и прогорели – никто и понятия не имел о коммерческой стороне проекта.
О.С.: Как вел себя Довлатов в редакции? Был ли он тираном? Соглашался ли с критикой?
Н.А.: Он не был тираном, но будучи главным редактором, несомненно, определял политику редакции. Писал юмористические «колонки редактора», которые не всем нравились. Бытовало мнение, что надо писать серьезно, с солидной миной, а Довлатов позволял себе шутить и писать в передовицах о тараканах. Вообще, «Новый Американец» был содержательной газетой, писал и о политике, и об искусстве, и о повседневной жизни эмигрантов, помогая их скорейшей адаптации к американским реалиям.
О.С.: Какой ваш авторский материал в «Новом Американце» вы сами считаете наиболее удачным?
Н.А.: Репортажную статью из Парижа. Я взяла интервью у самых знаменитых русских эмигрантов Франции – у Максимова, Некрасова, Горбаневской, Синявского, Марамзина. Довлатову материал тоже понравился.
О.С.: В эмиграции, как в любом замкнутом анклаве, самолюбия крайне обострены. В Нью-Йорке как две вершины в те годы высились надо всеми Бродский и Довлатов. Между ними было соперничество?
Н.А.: Нет, Довлатов относился к Бродскому с невероятным пиететом и любовью. Между ними были очень хорошие отношения. Мне довелось вместе с Бродским быть на дне рождения Довлатова. Бродский порекомендовал ему переводчицу для англоязычных публикаций. Отношения между ними были, полагаю, не столь близкие, как в ленинградские годы, когда они были молоды и часто вместе гуляли по городу. Довлатов очень смешно рассказывал, как на перекрестке Пять углов глубокой ночью или, если хотите, ранним утром они стучались к знакомой буфетчице, та открывала им заведение и наливала выпить. Молоденький Бродский говорил ей: «Я великий русский поэт». А она ему: «Да врешь ты, Ося».
О.С.: А у Довлатова было ощущение собственной одаренности?
Н.А.: Наверное. Но так уверенно, как Бродский, он никогда не высказывался. У Довлатова, мне кажется, были комплексы из-за того, что ничего к моменту отъезда из Советского Союза он не смог опубликовать на родине, тогда как многие его знакомые уже публиковались. Но Довлатов смог наверстать упущенное и сполна реализовать себя как писатель в Америке.
О.С.: Изменился ли Довлатов в последние годы жизни?
Н.А.: Мы все меняемся, это нормально. Вспоминаю, как летом 1990 года я побывала в России, где Довлатов уже становился популярен. Вернувшись в Нью-Йорк, я с ним встретилась, рассказала о его растущей славе на родине. Он сказал: «Поздно». Я долго думала по поводу его реплики. И поняла, почему «поздно». В молодости творческой личности так хочется признания, чтобы все о тебе говорили. С годами, видимо, желание внешнего признания несколько притупляется.
О.С.: Может быть, это связано с тем, что он предчувствовал свой внезапный уход?
Н.А.: Нет-нет, это все легенды. Да, он был несколько грустным в последние месяцы жизни, но ни о каких предчувствиях он никому не говорил, насколько я знаю.
О.С.: Посмертная слава Довлатова сопровождается ростом числа «близких друзей», публикующих весьма субъективные воспоминания. Понятно, хочется погреться у чужого костра. Как вы относитесь к такого рода мемуаристике?
Н.А.: В какой-то момент я прекратила читать эти книги. Они сводятся к одной формуле «Я и Довлатов». Думаю, это временное явление. А вообще эта тема мне несимпатична.
О.С.: А вот эта тема вам должна быть более симпатична. В России планируется выход в свет вашего фотоальбома, посвященного Довлатову.
Н.А.: Довольно загадочная история. Договор на этот альбом я подписала с издательством «Азбука» около года тому назад. По договору я должна им представить 137 фотографий, сколько из них выберут, я не знаю. И все это время – молчание, никакого движения. Только сейчас оживились. И я на днях лечу в Петербург со сканированными для альбома фотографиями. Но, конечно, к юбилею альбом не выйдет, не успеет. Вообще-то, я еду по приглашению журнала «Звезда», который устраивает к 70-летию Довлатова конференцию. Везу фотовыставку для юбилейных акций, которые пройдут и в редакции «Звезды», и в музее-квартире Пушкина на Мойке, и в Фонтанном доме, где расположен музей Ахматовой.
О.С.: Позвольте задать наивный вопрос. Почему сейчас в среде эмиграции нет таких крупных писателей и поэтов, как Бродский и Довлатов?
Н.А.: Очень просто – литераторам теперь нет необходимости уезжать из России. В советские годы творческие люди уезжали реализовывать себя на Западе. Сейчас они это могут делать, никуда не уезжая. А вообще – искусство сейчас немножко «отдыхает». Везде.
Другие материалы о событиях в России читайте в рубрике «Россия»
Другие материалы о событиях в США читайте в рубрике «Америка»
