В преддверии саммита «Большой двадцатки» в Лондоне высказывались мнения, что это событие будет судьбоносным для мира, переживающего глубокий кризис. Однако по мере приближения встречи руководителей наиболее развитых и влиятельных государств стало очевидно, что между участниками саммита нет единства, и что перспектива пересмотра финансовой архитектуры мира или хотя бы скоординированных мер в ответ на кризис остается неопределенной.
Русская служба «Голоса Америки» попросила прокомментировать ситуацию перед началом саммита профессора Эдвина Долана, автора популярного учебника экономики, основавшего американскую бизнес-школу в Москве, и декана экономического факультета Вашингтонского университета в Сент-Луисе Мишеля Болдрина.
Михаил Гуткин: Соединенные Штаты призывают другие страны последовать их примеру и направить значительные средства на стимулирование экономики, в то время как многие европейские государства более заинтересованы в усилении регулирующих механизмов. Накануне саммита «Большой двадцатки» французская делегация пригрозила покинуть Лондон, если предложения Николя Саркози о более жестком контроле над мировой финансовой системой останутся без внимания. Возможно ли единство при столь разных подходах?
Эдвин Долан: Громче всего говорят о необходимости единства такие страны как США, выступающие за стимулирование экономики. Их позиция заключается в следующем: когда какое-либо государство вкладывает средства в стимулирование потребительского спроса или инвестиций, часть этих затрат идет на импорт товаров, таким образом помогая не только этой стране, но и ее торговым партнерам. Подобные меры могут дать максимальные результаты, если все страны будут действовать скоординировано.
С другой стороны, многие европейские страны более обеспокоены тем, что произойдет, когда спад в экономике будет преодолен. Их беспокоит рост государственных расходов, который приведет к увеличению долгов, и связанная с этим угроза инфляции. В этом, я думаю, заключаются главные противоречия.
Мишель Болдрин: Администрация Обамы повторяет в десятикратном масштабе ошибки, которые были допущены Джорджем Бушем в течение последних полутора лет. Она решила стимулировать экономику за счет государственных затрат и многократного увеличения федерального долга. Они понимают, что такие шаги подвергают опасности доллар и потребуют повышения налогов в будущем, и поэтому хотят распределить риск между другими странами, призывая их последовать примеру Вашингтона.
Эта логика звучит примерно так: если ваш долг будет также велик, как и мой, то инвесторам некуда будет бежать от меня. Если другие страны со временем также вынуждены будут повысить свои налоги, то американские фирмы пострадают в относительно меньшей степени. Мне кажется, именно такова американская позиция. Я понимаю, почему европейцы не спешат последовать американскому примеру.
Со своей стороны, европейцы предлагают создать некую глобальную систему финансового регулирования, и я не уверен ни в том, что это в принципе возможно, ни в том, что такая система искоренит проблемы. В то же время, такая система соответствует политическим и стратегическим интересам Европы, заключающимся в том, чтобы взять под контроль экономическую мощь США. Европейцы не хотят оказаться между США и Китаем как между молотом и наковальней.
М. Г.: В эти дни мы часто слышим критику в адрес «англосаксонского капитализма». Что под этим имеется в виду?
Э. Д.: Когда об этом говорят европейцы, они имеют в виду систему, в которой регулирование со стороны государства сведено к минимуму. Это система, в которой возможно появление сложных финансовых инструментов, и в которой такие финансовые фирмы как AIG и Goldman Sachs не подвергаются контролю в отличие от банков. Французы и немцы давно уже критикуют так называемый «англосаксонский капитализм». Я думаю, что сегодня Соединенные Штаты и Великобритания более склонны прислушаться к этой критике. Разногласия, связанные с регулированием рынка, в свете кризиса стали менее существенными. Многие специалисты в США и Британии вынуждены согласиться с тем, что некоторые аспекты англосаксонской модели, скорее всего, нуждаются в дополнительном регулировании. Я думаю, что мировая экономическая система будет двигаться именно в этом направлении.
Проблема в Лондоне заключается в том, что немцы и французы считают, что усиление регулирующих механизмов должно быть главным в повестке дня саммита, в то время как американцы считают, что эта задача не приоритетна и может быть решена позднее.
Существует еще один вопрос, который будет очень важен на саммите. Речь идет о протекционизме. В период кризиса существует огромный соблазн защитить промышленность своей страны, и практически все участники лондонской встречи в той или иной степени поддались этому соблазну. Американский план стимулирования экономики включает пункты, предусматривающие, например, закупку исключительно американской стали при ремонте дорожно-транспортной системы.
Франция вызвала критику своим решением, предписывающим французским авто-производителям сохранять рабочие места, прежде всего в самой Франции, и воздержаться от инвестиций в Словакии или Чехии. Большинство лидеров, собирающихся в Лондоне, понимают пагубность протекционизма, но в условиях кризиса каждый из них подвергается у себя дома популистскому давлению. Это политически очень деликатный вопрос.
М. Г.: Некоторые говорят о необходимости пересмотра существующей глобальной системы и создании новой финансовой архитектуры. Согласны ли вы с такой необходимостью и следует ли ожидать шагов в этом направлении от саммита в Лондоне?
Э. Д.: Глобальная система не нуждается в некоем грандиозном плане. Самая большая опасность саммита в Лондоне – это высокие ожидания, которые с ним связаны. Если саммит закончится принятием коммюнике, выдержанном в обтекаемых дипломатических формулировках, то на фоне высоких ожиданий это будет выглядеть, как провал. Именно поэтому я считаю, что эту встречу вообще лучше было бы не проводить, но это, очевидно, с политической точки зрения невозможно. Но если не связывать с саммитом больших ожиданий, то, конечно, лидерам «Большой двадцатки» будет полезно обсудить все эти проблемы лицом к лицу. Я думаю, что мы можем надеяться только на конструктивный обмен мнениями и укрепление доверия.
Что касается новой финансовой архитектуры и реформы международных правил, регулирующих банковское дело, – это задачи технического характера, которые предстоит решать специалистам в течение предстоящих нескольких лет.
М. Б: Люди хотят верить в чудеса, но чудес не бывает. Мир постепенно и последовательно погружался в этот кризис в течение последних 10 лет, и также он будет из него постепенно выходить. Никакая встреча «Большой двадцатки» не может преодолеть кризис. Речи о том, что кто-то придет и разрубит этот Гордиев узел, не идет. Это сложный процесс, и саммит «Большой двадцатки» может сыграть в нем положительную роль, а может и не сыграть. Откровенно говоря, я не думаю, что они смогут что-либо сделать. Сейчас многое зависит от внутренней политики, которую будут проводить лидеры этих стран. Единственное, что может сделать «Большая двадцатка» – координировать действия своих центральных банков, но это и так уже происходит.
М. Г.: Насколько сильны позиции США на предстоящих в Лондоне переговорах?
М. Б.: Вполне очевидно, что большинство ошибок, которые привели к кризису, были допущены Соединенными Штатами. Не все, но большинство. Это началось при второй каденции Билла Клинтона, когда была проведена дерегуляция банковской системы. Процесс был продолжен Джорджем Бушем. Политика Федеральной резервной системы, начиная с конца 1990-х годов, привела к кредитному буму, который стал первопричиной финансового кризиса. Политика Европейского центробанка была грамотнее, но не намного. Доля ответственности лежит и на европейских правительствах, оказывавших давление на ЕЦБ. Но в основном вина лежит на трех последних американских администрациях, и европейцы и китайцы не позволят США забыть об этом в ближайшее время.
М. Г.: Что вы думаете о предложениях реформировать Международный валютный фонд и другие финансовые институты?
Э. Д.: Влияние стран БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай) в МВФ и во Всемирном Банке растет и это вполне оправдано. Саммит «Большой двадцатки», вероятно, является подходящей площадкой для того, чтобы напомнить, что их статус в этих институтах сегодня не отражает их роль в мировой экономике.
Оба эксперта считают, что предложения России и Китая об отказе от доллара как мировой резервной валюты не получат поддержки на саммите «Большой двадцатки». Они считают эту инициативу политически-мотивированной.
«Доллар не стал доминирующей в мире валютой благодаря решению «двадцатки», или «восьмерки», или ООН, – сказал Мишель Болдрин. – Доллар стал мировой резервной валютой, потому что большинство стран его выбрали как самую надежную валюту. В результате кризиса позиция доллара может пошатнуться, но, опять-таки, это может произойти не потому, что кто-то примет такое решение, а в том случае, если страны начнут от доллара отказываться. На сегодняшний день я не вижу альтернативы. Можно придумать некую валютную корзину, но подобный механизм потребует такого уровня международной координации, к которому мы сегодня не готовы».
При этом Китай и Россия преследуют разные цели, отмечает Эдвин Долан: «Это – один из элементов давления со стороны Китая, который на самом деле заинтересован в сильном долларе, потому что является держателем огромных долларовых резервов. Разговоры о замене доллара на какую-либо другую валюту являются политическим маневром».
Озабоченность Китая тем, что действия администрации Обамы приведут к падению курса доллара, вполне обоснована, – считают эксперты.
«Федеральный резервный банк США тоже озабочен такой перспективой, – сказал Долан. – Там понимают, что чем больше долларов они напечатают сегодня для стимулирования экономики, тем более тщательно они должны готовиться к тому моменту, когда спад будет преодолен, и эта денежная масса должна будет изъята из обращения. Я лично считаю, что Федеральный резервный банк с этой задачей справится, но озабоченность китайцев вполне понятна».
«Что касается России, то ее мотивы мне не совсем понятны, – добавил Долан. – Но, скорее всего, Россия тоже заинтересована в сильном долларе, так как является держателем долговых обязательств, деноминированных в долларах».
Мишель Болдрин считает, что инициатива России и Китая – это классический стратегический удар. «Когда вы видите, что конкурент ослаблен, вы пытаетесь заработать очки и загнать его в угол, – говорит он. – Именно такую цель преследуют русские. В России последствия кризиса очень серьезны, и они пытаются осуществить отвлекающий маневр».
