Сожаления о подавлении
независимых СМИ и об ужесточении цензуры на постсоветском пространстве давно уже
стали общим местом. Как же выглядит новая система отношений между журналистикой
и властью, сменившая эпоху дарованных журналистских вольностей, о которой не
могут забыть те, кому посчастливилось вдохнуть глоток свободы на излете
прошлого столетия? Этой теме посвящена беседа корреспондента Русской службы
«Голоса Америки» Алексея Пименова с директором московского Центра экстремальной
журналистики Олегом Панфиловым.
Алексей Пименов: В каких постсоветских
странах положение СМИ и журналистов - наиболее тяжелое?
Олег Панфилов: Способов
давления существует много, и права журналистов нарушаются по-разному. Однако
самая сложная ситуация, несомненно, в Туркменистане и в Узбекистане, за
которыми следует Беларусь. Свободы слова в этих государствах практически нет. Сегодня на постсоветском
пространстве есть только две страны, где ситуация в последнее время заметно улучшилась: Украина и Грузия. За последние пять лет отношение к независимой журналистике в этих
странах изменилось, и журналисты чувствуют себя здесь достаточно свободно.
Зато на всей остальной
территории бывшего Союза – во главе с Россией – ситуация ухудшается с каждым
годом. Отмечу, что плохой пример России, к сожалению, оказывает влияние на другие страны: их руководители делают примерно то же, что президент Медведев, а до него – Путин.
А.П.: Нам всем памятна
та роль, которую журналистика сыграла в эпоху перестройки и в первые постперестроечные годы. Что
изменилось с тех пор?
О.П.: Не думаю, что
перестроечная журналистика была свободной. Она лишь попыталась стать свободной
– точнее, ей позволили это сделать.
Когда Горбачёв
провозгласил гласность и перестройку, он сделал, конечно, хорошее дело – дал
людям возможность почувствовать себя
хоть немного свободнее. Но, увы, никто не объяснил журналистам, что свобода
слова не может быть подарком. Что за свободу слова нужно бороться, как боролись
чешские и венгерские журналисты.
Поэтому когда
романтический период закончился и пришли тяжёлые будни, российским журналистам
пришлось задуматься о том, что такое медиа-бизнес, о том, что журналистика не может быть, во-первых, бесплатной, а во-вторых, бедной. Нужно было
развивать настоящую, cовременную,
высококачественную журналистику, т.е зарабатывать на ней деньги и делать её всё более привлекательной.
Тут-то и начались
проблемы – в первую очередь порожденные власть имущими, которые не желали, так сказать, отпускать
журналистику от себя. Многие чиновники просто мечтали вернуть традиции
советской пропаганды. А когда президентом России стал Путин, ему это удалось.
И российская журналистика, так и не научившись бороться за свои
права, вернулась в советское время и сегодня очень похожа на
ту, что была в середине восьмидесятых годов.
А.П.: И все же сегодня
наряду с официозной журналистикой существуют издания, весьма критически
отображающие современную ситуацию.
О.П.: Да, но лишь
потому, что их существование не вызывает опасения у власти. Речь идет
приблизительно о пяти-шести процентах от всего объема информационного
пространства, о тех, кто получает информацию из нескольких либеральных газет и
радиостанций – в том числе из нескольких зарубежных радиостанций, вещающих на
русском языке – «Голос Америки», Радио «Свобода», Би Би Си, «Немецкая волна». О
тех, кто пользуется интернетом в поисках политической информации.
Но, повторяю, это всего лишь пять процентов населения – это именно то количество голосов, которое получают либеральные партии на выборах в Госдуму. Это неопасно для власти, и поэтому власть сохраняет некую видимость свободы – позволяя работать журналистам «Новой газеты», радиостанции «Эхо Москвы» и не оказывая сильного давления на интернет.
А.П.: В советское время доверие к официальной журналистике было минимальным. Как обстоит дело сегодня?
О.П.: Отношение населения к официальной журналистике, к официальной пропаганде видно по его отношению к событиям в Грузии.
Оно поверило практически всему тому, что говорила пропаганда, выдавая
желаемое за действительное. Повторяю, люди поверили всему этому – и лишь некоторые с большим трудом начинают
осознавать, что в действительности всё происходило несколько иначе.
Я думаю, что доверие к официальной информации
– нечто само собой разумеющееся, потому что телевидение, которым пользуются
девяносто – девяносто пять процентов населения, полностью контролируется
властями.
Альтернативного источника информации – помимо тех, о которых я говорил, – практически нет.
А.П.: Сегодня журналистов нередко обвиняют в предвзятости – зачастую с противоположных позиций. По вашему мнению, что означает для журналиста быть объективным?
О.П.: Сегодняшняя российская журналистика – это слегка видоизмененная советская. До сих пор в росссийских университетах журналистику преподают по советской программе, и выпускники практически получают диплом по специальности, которая ещё семнадцать лет назад называлась «работник СМИ и пропаганды».
Они получают те же знания, что семнадцать
лет назад получали студенты факультета журналистики.
Поэтому, с точки зрения
современной журналистики, российская журналистика не профессиональна.
Многие журналисты, работающие на ТВ, вынуждены идти на поводу заказчиков, а их заказчик – государство.
Сходным образом обстоит дело и в газетах, где экономическая ситуация всегда сложна, так как рентабельных газет у нас практически не существует. И поэтому российский журналист, как бы громко это ни звучало, ходит по лезвию бритвы.
Журналисты, желающие
быть честными, работают в небольших
изданиях. Большинство же свыклось с тем, что журналистика – это заказ, неважно
чей – государства или олигархов, издающих газеты лишь ради того, чтобы
понравиться власти.
Недаром стала крылатой
фраза председателя союза журналистов России Всеволода Богданова: российские
журналисты – лучшие журналисты в мире: и правду напишут, и деньги возьмут.
А.П.: Но тем не менее, когда смотришь первый канал и слушаешь нынешних комментаторов, сразу же замечаешь их отличия от политобозревателей советских времен. Они более эмоциональны и, кроме того, значительно более агрессивны. Как вы думаете – с чем это связано?
О.П.: Тут многое зависит
от политической атмосферы. В России
сохранились традиции авторитарной власти, и журналисты, особенно те, кто работает в сфере пропаганды, хорошо чувствуют настроения начальства.
Если президент страны прозносит в эфире такие слова, как «мочить в
сортире», «приезжайте, мы вам обрежем…», «кошмарить» и так далее, то
естественно, что комментаторы начинают пользоваться тем же лексиконом, их тон
становится столь же агрессивным. Они говорят с населением на том же языке, что
и власть. А тех, кто говорит другим языком, не допускают до эфира.
