Как относится к Америке нынешняя российская политическая элита? Что за общество сформировалось в современной России? Была ли альтернатива реформам 90-х годов? На эти вопросы ответил директор Института экономики Российской Академии Наук Руслан Гринберг в интервью Русской редакции «Голоса Америки».
Алексей Пименов: Как бы вы охарактеризовали отношение нынешней российской политической элиты к Америке? Можно ли здесь говорить о консенсусе, или по-прежнему существуют разные тенденции?
Руслан Гринберг: Конечно, существуют. Вспомним: в 80, в начале 90 Америка – это свет в окошке. Надо сделать все, как в Америке, и тогда все будет хорошо. Российские реформаторы были преданы этим доктринам. Надо сказать, что и народ, в основном, тоже был за Америку. Опросы общественного мнения показывали, что чуть ли не восемьдесят процентов населения высказывалось за американский путь.
Потом, когда выяснилось, что это иллюзия, все изменилось. Было решено, что опять они во всем виноваты, и началось чуть ли не восстановление образа врага. Но, разумеется, в правящем, обобщенно говоря, доме – есть и нюансы. Есть разные лагеря. Одни считают, что надо все-таки попытаться создать противовес Америке, т.е., создать какую-то антиамериканскую коалицию, с участием, например, Индии и Китая.
Я считаю, что это все бесполезно, но, тем не менее, такие взгляды существуют. Другие говорят, что надо смириться с тем, что Америка – это страна номер один и что мы живем в однополярном мире. Да, у Америки много проблем, но лучше с ней не ссориться, а пытаться как-то договариваться. Вот только в этом и состоит нюанс.
А.П.: Вы охарактеризовали нынешний российский капитализм как капитализм манчестерского образца, которому ужаснулся бы даже Маркс. Не приведет ли развитие такого капитализма к новым социальным потрясениям?
Р.Г.: Картина и в самом деле странная. На протяжении последних лет рейтинг президента Путина был заоблачным. Можно говорить о том, насколько он фальсифицирован, но все опросы показывают, что он идет с большим отрывом от всех других политиков.
Странность же состоит в том, что, с одной стороны, мы всей душой поддерживаем Владимира Владимировича, а с другой – т.е., когда людям задают вопросы о наших насущных проблемах, обобщающая оценка бывает такая: страна идет не туда. Социальная стабильность обеспечена тем, что и у бедных, и у средних, и особенно, конечно, у богатых – после дефолта 1998 года жизнь улучшилась.
Но есть знаменитый закон Токвиля: революция начинается не тогда, когда совсем плохо. Когда совсем плохо, вы выживаете и не думаете ни о чем. Но вот жизнь начинает понемножку улучшаться, вы смотрите по сторонам и видите, сколько вокруг несправедливости и безобразий. Вот тут-то и возникает опасность тех социальных беспорядков, о которых вы говорили.
У нас – слава Богу для власти! – плохие профсоюзы. Но все-таки отдельные коллективы трудящихся поднимают голову: начинают что-то там изучать, приходят к выводу, что нормы эксплуатации у нас – высокие. Иными словами, есть признаки того, что работополучатели начали возмущаться. Любопытно, что это происходит на предприятиях с большим иностранным участием, например, на заводе компании «Форд».
А.П.: Сегодня много спорят о реформах 90-х годов. Существовала ли им альтернатива?
Р.Г.: Принято говорить, что история не имеет сослагательного наклонения. Этой фразой прикрывается, я бы сказал, фаталистическое отношение к истории. Прямо как у Гегеля: все действительное – разумно. Все, что произошло – должно было произойти.
Я категорически против такого подхода. Конечно же, были альтернативы, более или менее разумные. Я считаю, что российскому сознанию присуще немного повышенное уважение к доктринам. Это проявилось в семнадцатом году, когда мы взяли самую левую часть в идейном наследии Европы – идеи левой социал-демократии, уравнительные принципы. Только справедливость!
А в конце восьмидесятых – взяли самую правую часть: только индивидуализм. Думай о себе, и черт с ними со всеми. И это – официальная доктрина! Иначе говоря, спасайся, кто может. Но ведь это же бред. Была, конечно, социал-демократическая альтернатива, но истории суждено было пойти по совершенно другому сценарию.
