Маша Мортон: Артемий Кивович, спасибо за это интервью. Хочу начать не совсем с музыки, а, скорее, с политики. Вот есть этот список запрещенных артистов. Сейчас вышел новый. Как вы думаете, почему российские власти больше не хотят нравиться молодежи?
Артемий Троицкий: Ну, вы знаете, у Васи Обломова есть отличная песня на эту тему, называется «Старикам здесь место». Это как раз такая страшненькая песенка и страшный на нее видеоклип о том, как старики захватили власть и охотятся за молодежью. То есть они ее просто уничтожают, они ее изгоняют. Вот, собственно говоря, в путинской России примерно это самое и происходит. Весь путинский режим — это же такой режим в стиле «кровавого ретро». То есть приходят на ум самые разные аналогии, но все они связаны с омерзительным прошлым. Начиная от Ивана Грозного и опричнины и кончая, естественно, сталинизмом и ГУЛАГом. То есть это все как раз такие стариковские причуды и причуды очень жестокие. Поэтому, естественно, никакая молодежь нафиг Путину и его окружению не нужна. Все, что ему нужно, это держаться у власти максимально долго. И этому, собственно, посвящена в первую очередь и война в Украине. Там, правда, пошло все не так, но, тем не менее, тем не менее... И, скажем, один путь уничтожать молодежь — это изгонять ее за границу, в эмиграцию. Это то, что касается молодежи, скажем так, образованной прогрессивной и конвертируемой. А противоположная часть молодежи просто используется в качестве пушечного мяса и идет на убой в Украине. Ну а молодежь, которая как бы не там и не здесь, не на войне и не за границей, я думаю, что ее просто максимальным образом оболванивают и превращают в таких послушных молодых старичков.
М.М.: Получается, на будущее им совершенно наплевать?
А.Т.: Им вообще на все наплевать. То есть, раньше, скажем, естественно, Путин и Кремль, они делали что-то с оглядкой на Запад, с оглядкой на Америку, эту мировую сверхдержаву, с оглядкой на мировое общественное мнение. Сейчас все они конченые, конченые, им терять нечего. Путин прекрасно знает, что никаких разговоров, никаких соглашений, никаких мирных переговоров с ним уже быть не может. То есть там были всякие эти несчастные дяди с французскими и немецкими фамилиями, которые это пытались сделать, но у них ничего не вышло. И уже они, слава богу, эту надежду отбросили, и правильно. Иллюзий быть не должно. Это люди не договороспособны. Даже, если они что-то скажут, они обязательно, стопроцентно обманут. Никакие документы с ними подписывать нельзя.
М.М.: Есть исполнители, музыканты, которых вы сейчас слушать больше не можете?
А.Т.: Да нет, я могу слушать все, что угодно. Я же не меломан. То есть я меломан до некоторой степени, но в первую очередь я профессионал. Поэтому мне приходится слушать, в том числе и то, что мне категорически не нравится, скажем, с эстетической точки зрения, условно говоря, какую-нибудь попсу, да? Ну, то есть я ее слушаю, естественно, без удовольствия и в минимальном количестве просто для того, чтобы быть в курсе. Для того, чтобы понимать, что сейчас, условно говоря, в топе, мне надо слушать попсу. Скажем, музыку рэп я тоже не люблю, хотя, в общем то, очень уважаю и по-человечески люблю многих исполнителей. С тем же Ваней Алексеевым мы дружим. С Васей Обломовым вообще близко, можно сказать, дружим. Но я не могу сказать, что вся эта музыка как бы идет по центру моих музыкальных интересов.
Так что слушаю я, конечно, и всякие малоприятные вещи. Не далее, как вчера, например, послушал кавер-версию песни Толи Крупнова, которого я, кстати, хорошо знал, под названием «Я остаюсь».
М.М.: Вы знаете, меня очень поразил такой их залихватский, какой-то звериный задор. То есть мало того, что песня, в принципе, она такая очень живая, но вот этот крик, вот этот вот какой-то преувеличенный задор... Танец на костях, иначе не скажешь.
Идет чума, и люди, чтобы не замечать того ужаса, который вокруг них происходит, доводят себя до такого скотского веселого состояния.
А.Т.: Вы знаете, Маша, меня это как раз абсолютно не удивило. Ну, во-первых, имеется такое устойчивое выражение: пир во время чумы. Это в чистом виде пир во время чумы. То есть, идет чума, и люди, чтобы не замечать того ужаса, который вокруг них происходит, они доводят себя до такого скотского веселого состояния.
Насколько я могу судить, это вообще как бы сейчас такая доминирующая тональность российской культурной, художественной, молодежной жизни. То есть, те люди, кто не уехал из страны или не ушел в какое-то большое глубокое подполье, или не сел, они изо всех сил пытаются сделать вид, что все в порядке, что ничего не происходит и так далее. И в этом имеется такой очень сильный элемент аутотренинга, самовнушения и так далее. Они хотят просто в первую очередь самим себе внушить, а также продемонстрировать окружающим, что на самом деле все хорошо, все в порядке, все идет по плану и нечего тут ныть, плакать и стремиться за какие-то рубежи, кордоны, потому что у нас все зашибись. И они, собственно говоря, вот этот самый «зашибись» и пытаются всеми силами лично даже продемонстрировать окружающим, в том числе и в этом видеоклипе. Это на самом деле, вполне понятная штука.
M.M.: Я хочу вас спросить про русский рок. Это вопрос для абсолютно отдельного цикла лекций. Но, тем не менее, можно ли сказать, что русский рок не воспитал нас так, как мог бы воспитать? А с другой стороны, можно ли сказать, что русский рок умер, его больше нет?
А.Т.: Ну, я не смотрю на все это настолько пессимистично. Во-первых, я не считаю, что русский рок умер. Я считаю, что он жив, пока живы и, более того, в творческом отношении очень активны такие люди, как тот же Шевчук, Гребенщиков, Макаревич, Борзыкин, какие-то молодые ребята, скажем, «Порнофильмы», «Адаптация». Можно довольно много назвать прекрасных рок-авторов, которые в хорошей форме и которые пишут на злобу дня. Так что пока эти люди живы и издают прекрасные песни, я бы не сказал, что можно констатировать смерть русского рока.
А что касается первого вопроса. Насчет того, что не справился русский рок со своей задачей. Ну, это было задачей далеко не только русского рока. Сейчас говорят о том, что вообще русская культура не справилась с воспитанием российского народа. И, когда говорят об этом, то фигурируют не только фамилии современных рокеров, но фигурируют и другие фамилии в диапазоне от Высоцкого до Пушкина. И тут, по крайней мере, можно сказать, что они старались. Как там в фильме «Пролетая над гнездом кукушки»… они, по крайней мере, старались. Конечно же, Владимир Высоцкий, Александр Галич, и Александр Солженицын, и Михаил Булгаков, и масса, масса прекрасных, талантливых и гениальных русских людей, они писали о том ужасе, который сейчас в России произошел. Писали, они о нем писали, но предотвратить его не смогли, не смогли его предотвратить. Не только потому, что какие-то нелюди и мерзавцы, фашисты и людоеды пришли к власти, но, в первую очередь, потому что народные массы, которые вроде бы читали их с детства, слушали их и любили, народные массы никакого особого противодействия этому не оказали. И это, конечно, очень обидно.
Я с этим впервые столкнулся, но, скажем так, на личном опыте, в 14-м году, когда я проводил довольно много времени в компании Андрея Макаревича, на него как раз пошла травля в это время за его не «крымнашистскую» позицию. И Макаревич как раз мне говорил… У него было очень тяжелое такое подавленное эмоциональное состояние, и он находился в этом состоянии не столько из-за того, что там, условно говоря, отменили концерты, все там что-то опубликовали, какие-то помойные статейки. Главное, как мне показалось, что его удручало, это то, что были миллионы людей, которые говорили ему: Андрей, мы выросли на Ваших песнях, и так далее. А потом опаньки – эти же самые люди объявили его предателем родины. То есть, значит, не поняли они его песни, не поняли, они его проповеди о любви. Это же касается и Юры Шевчука в полной мере, и Бориса Гребенщикова. Так что это да, это, в общем-то, очень грустная история. И как ее объяснять и трактовать, я не знаю. Но в любом случае это очень долгий и очень запутанный разговор.
М.М.: Если говорить о роли, которую играла рок музыка, в 80-е и о той роли, которую сегодня играет «протестная» музыка. В чем здесь различие? Что здесь общее?
Рок-музыка сейчас не играет той роли, которую она играла в Советском Союзе в 80-е годы.
А.Т.: Ну, тут можно сказать несколько важных вещей. Значит, номер один — это то, что, конечно же, рок-музыка сейчас не играет той роли, которую она играла в Советском Союзе в 80-е годы. То есть, тогда это была главная музыка, тогда музыка, собственно, была нерв вообще всей культурной, антисоветской жизни того времени. Ну и вообще отношение к року, в том числе и к западному року, было крайне трепетным, таким почти религиозным. Это касается не обязательно только русского рока, это касается и Битлз. Это касается и Pink Floyd, и Боба Марли, и так далее. В общем, этим людям реально поклонялись. Сейчас, конечно, отношение и к музыке вообще, и к року, в частности, гораздо более спокойное и более потребительское. Это с одной стороны. С другой стороны, в общем-то, скажем так, политизированность русского классического рока 80-х годов, она очень сильно преувеличена. На самом деле, если поковыряться в подвалах и поскрести по сусекам, окажется, что песен такого прямого политического звучания почти не было. Ну, там, скажем, Александр Башлачев «Абсолютный вахтер». Да, это 100% антисоветская, диссидентская, что называется, «посадочная песня». И всякий раз – я просто бывал на многих концертах Башлачева, и сам эти квартирники устраивал – всякий раз, когда он исполнял эту песню, обращались к присутствующим в квартире или на даче людям с тем, чтобы они выключили магнитофоны. Сейчас будет исполняться песня, которую записывать нельзя.
Но таких песен было мало. Было там парочка таких песен у группы Телевизор, у Миши Борзыкина. «Твой папа фашист», «Три-четыре гада», «Выйти из-под контроля». Вот, опять же, не много. У того же «Аквариума» не было политических песен вообще. Можно считать такой квазиполитической песней один из гимнов перестройки, песню под названием «Этот поезд в огне». Но это уже были перестроечные времена, это уже было не подполье, тогда это было можно. Эту песню тут же растиражировали по центральному телевидению в программе «Взгляд». Вот что еще… Была парочка песен «Наутилус Помпилиус», тексты к которым написал Илья Кормильцев, «Скованные одной цепью», «Шар цвета хаки». Но все равно это капля в море. Это очень, это очень небольшая часть репертуара
М.М.: А Цой?
То, что песня «Перемен» стала гимном оппозиции – в этом есть определенная ирония.
А.Т.: У Цоя не было политических песен. У группы «Кино» было некоторое количество песен, скажем так, которые можно было интерпретировать как политические. Хотя на самом деле я Цоя знал хорошо и близко, он был совершенно, то есть просто категорически не политизированным человеком. И то, что песня «Перемен» стала гимном оппозиции – в этом есть определенная ирония. Внутри группы «Кино» эту песню называли «пельмень».
М.М.: Почему?
А.Т.: Ну, потому что звучит похоже. Я с этим столкнулся на фестивале в Риме, в Италии, которого я, кстати, был соорганизатором. Я туда в качестве хедлайнеров привез Витю и группу «Кино». Я был у них в гримерке перед выступлением. Они обсуждали, какие песни будут петь, и в какой-то момент, кто-то спрашивает: «Пельмень» будем играть?
Я не понял, спрашиваю, а что за «Пельмень»? Оказывается, имелась в виду песня «Перемен».
Короче говоря, сейчас у российских рок-групп, я уже не говорю о рэпе, вот эта политизированная антивоенная антитоталитарная повестка, она намного ярче и занимает гораздо больше место в репертуаре, чем это было в 80-е годы. Скажем, типичный пример — это Максим Покровский, (…). Группа «Ногу свело!» всегда была такой очень артистичной, парадоксальной, забавной и так далее. Никакой политики там вообще в помине не было. А в последние год два Максим сочинил просто целую серию, такую пулеметная очередь очень мощных песен: и антипутинских, и антивоенных, проукраинских. И вот это вот как раз показывает эволюцию, что ли, гражданского сознания в творчестве наших рок-музыкантов. Это, пожалуй, такой самый яркий пример. Но это же касается на самом деле многих других.
М.М: Можно ли сейчас говорить вообще о будущем музыки? Говорить, что когда нынешние времена, когда весь этот кошмар закончится и мы сможем это все обсуждать, музыка станет другой в России?
А.Т.: Я не знаю. Я не думаю, что в области собственно музыки, произойдут какие-то перемены. Просто по той причине, что этих перемен там не было уже несколько десятков лет. То есть я считаю, что и рок-музыка, и поп-музыка вообще, в том числе всякие электронные, даже такие самые современные ответвления, в общем то, ничего нового не было придумано фактически с середины 90-х годов. То есть XXI век не внес в музыку, на мой взгляд – может, кто-нибудь захочет меня опровергнуть – на мой взгляд, ничего нового он не внес. Мы живем фактически уже в эпоху ретро или в эпоху, когда просто уже все ходят по кругу. И это неплохо, потому что был такой период великих географических открытий, когда музыка мчалась вперед, открывались и в технологическом, и в стилистическом, и в тематическом отношении все новые и новые горизонты. Потом же континенты были открыты, все острова освоены, все реки пройдены. Но это не означает, что жизнь кончилась, точно так же и музыка тоже не кончилась. Сочиняют просто произведение примерно в том же стиле, примерно того же звучания, что они были и раньше. Кому-то больше нравятся 50-е, кому-то 70-е, кому-то 90-е. Но я не думаю, что что-то будет в музыке принципиально новое. Скажем, у нас есть действительно одна, на мой взгляд, феноменальная группа – это Shortparis. Сибиряки – Питерцы. На мой взгляд, бесспорно, лучшая группа в России, причем лучшая группа в каких-то отношениях вообще ever. То есть, за все время я не видел лучшей группы у нас в России в плане сценического выступления, чем Shortparis. До этого как бы у нас эталоном рок-шоу были «Звуки Му» Пети Мамонова. Ну, вот если в «Звуках», по-моему, был один Мамонов, то в Shortparis это практически вся группа. И это все очень мощно, очень органично. Достаточно оригинальная музыка. (…) Oни сейчас еще участвовали в спектакле «Берегите ваши лица», последней или одной из последних постановок «Гоголь-центра» Кирилла Серебренникова, и они там исполняют несколько, ну, как минимум, две песни на стихи поэтов-шестидесятников, Андрея Вознесенского в частности. И это очень мощно. Oни, конечно, большие молодцы.
M.M.: А можно ли сейчас музыкальным высказыванием, музыкой что-то изменить?
А.Т.: Ну, у меня очень такой антипафосный, трезвый взгляд на эти вещи. То есть я считаю, что музыка, песни и так далее – все это служит эмоциональным фоном. Это может вдохновлять, это может расслаблять, это может ввести в бой, это может, напротив, усыплять и так далее. Но музыка сама по себе, я считаю, что и культура сама по себе, в общем-то, реально ничего изменить не может. Есть, к сожалению, великому сожалению, имеются инструменты гораздо более сильнодействующие и мощные, чем музыка, литература, кино. Это, с одной стороны, политика, все вот эти властные интриги, вся эта политическая государственная машинерия с ее максимальной подлостью. С другой стороны, это просто-напросто танки, бомбы и прочее. Вот это действительно, имеет решающее значение, к великому сожалению. Что вовсе не означает, конечно, что деятели культуры бессильны и что им нужно сидеть, сложа руки. Они вносят свою лепту, они могут помочь благородному делу, делу выживания, делу справедливости.
М.М.: Тем не менее, если это не решающая помощь, что получается, это вопрос исключительно личного выбора?
А.Т.: Разумеется, это дело личного выбора. То есть это не служба в армии, когда тебя призывают и ты должен что-то делать. Работники культуры ничего не должны. В принципе, они обязаны служить своей музе и более никому. Так что, конечно, это все дело личного выбора. Или ты с людоедами, или ты с ангелами? Одно из двух.
