Роман Супер – российский журналист, документалист, а после 24 февраля – блогер, создатель антивоенного Телеграм-канал, в котором он публикует антивоенные письма, видео и фото россиян. При этом соавтором его Телеграм-канала может стать любой из почти 100 тысяч его подписчиков. Из соображений безопасности семьи он принял решение временно покинуть Россию.
Роман Супер ответил на вопросы корреспондента «Голоса Америки».
«Я никого не осуждаю»
Елена Мещерякова: Выражать антивоенную позицию в России сейчас небезопасно. Почему люди пишут именно Вам?
Роман Супер: Я думаю, что люди мне пишут, потому что я сохраняю для этих людей анонимность, если они этого хотят. Потому что я никого не осуждаю – это очень важно. Если ты хочешь разговаривать с человеком по душам, то ты не должен на него лаять – как это происходит почти всегда и почти везде в публичных пространствах и в соцсетях разных. И я думаю, что люди мне пишут, потому что за годы своей какой-то публичной работы, наверное, получилось заполучить вот это гигантское, очень важное крутое богатство в виде какой-то репутации. Наверное, так.
Мой «Телеграм», в котором я оставил возможность написать мне лично, это не какой-то запрограммированный бот, который разгребают какие-то редакторы или помощники, и приносят мне, нет. Мне пишут все в «личку». Я думал, что будет очень действительно и очень много всякого троллинга и кремлевских ребят, которые за деньги пытаются портить кровь людям, не поддерживающим войну и создавать какой-то неприятный фон для них, но ничего такого нет.
Пример подборки фотографий, присланных подписчиками канала:
«Не бояться ментов в подъездах»
Е.М.: Почему вы приняли решение уехать?
Р.С.: Вот я веду свой канал, называю войну войной, фиксирую все антивоенные акции, о которых я узнаю и про которые мне пишут люди. Вообще не оглядываясь ни на какую военную цензуру, просто занимаюсь тем, чем не могу не заниматься.
Потом мне звонит один чиновник уровня А, мой хороший старый друг и говорит, что ты должен в любой момент быть готовым уехать, потому что они все очень внимательно читают и смотрят. И для них сейчас очень важно, как бы максимальное количество уголовных дел по этим новым статьям завести, потому что для них это хлеб. Вот тебя это касается, имеет в виду, приводи в порядок все документы. Ну, окей.
И понимаю, что мне страшно идти к себе домой, потому что я думаю, что эти менты пришли по мою душу
Потом такие разговоры по душам повторились несколько раз. А потом мы как-то раз из деревни приезжаем в Москву в свою квартиру с семьей, я паркуюсь у подъезда и вижу, что в подъезд заходят менты. И понимаю, что мне страшно идти к себе домой, потому что я думаю, что эти менты пришли по мою душу. Потом еще раз такое повторилось.
Через несколько дней я снова вижу ментов, и они заходят в подъезд, и я снова иду не домой, а в магазин. И потом прошу жену выйти в подъезд и посмотреть, ушли ли они. Ну и, короче говоря, это просто какая-то отвратительная паранойя, с которой жить очень тяжело.
Это раз, а два – я за эти месяцы войны понял, что с работой все, совсем ничего не будет в Москве. Вот и мы приняли решение, что, наверное, как минимум семью я должен увезти в другую юрисдикцию на какое-то время. Просто хотя бы как-то выдохнуть и не бояться ментов в подъездах.
«Репрессии будут крепнуть»
Е.М.: Что будет дальше?
Р.С.: Мне кажется, что такой войны, которая сейчас происходит, вообще, в принципе, никогда не было. И уже непонятен какой-то простой выход из всего этого. Я не знаю, как закончится эта война, когда она закончится и с какими последствиями.
Я интуитивно вижу, что Украина, выйдя из этой войны, будет более перспективным государством, чем шестая часть суши под названием Российская Федерация. Потому что понятно, что мир, поддержавший Украину так единогласно, продолжит это делать и после окончания военных действий. И я понимаю, что про Россию я такого сказать не могу.
Я думаю, что санкции будут в лучшем случае сохраняться в том виде, в котором они уже существуют. Я думаю, что репрессии внутри государства российского будут крепнуть. И точно не будут ослабляться, пока существует вот эта «элита» в кавычках. Это какой-то процесс долго-долго-долгого гниения в герметично закрытом пространстве.
В общем, этот конфликт затянется еще на восемь, на 18 или, может быть, на 28 лет, если не случится мирных переговоров, на которых все окажутся довольными […]. Но это какая-то […] заварушка на десятилетия. Это не бомбежка Югославии. Это какая-то мировая масштабная, конфликтная возня, начинать которую было большим преступлением, ошибкой.
Я написал опрос: «Привыкли ли вы к войне?» И большинство ответили, что привыкли. И, честно говоря, я и сам себя ловлю на мысли, что это становится какой-то рутиной. Это отвратительно, это неправильно, но это становится рутиной.
«В некотором смысле ломается мир»
Е.М.: Если люди привыкли и устали, как удерживать их внимание?
Р.С.: Есть разные люди. Для кого-то нет ничего, кроме войны сейчас. И я вот принадлежу к ним. Я не понимаю, как сейчас можно вообще о чем-то другом писать репортажи, снимать фильмы или писать посты. Не понимаю.
Я не понимаю, как сейчас можно вообще о чем-то другом писать репортажи, снимать фильмы или писать посты
Вот мне предложили снимать кино пару месяцев назад, когда уже шла война, про женские шахматы в России. Это невозможно. А есть люди, которым окей с женскими шахматами даже сейчас. Я не обвиняю их ни в чем. Это просто другие люди. Но мне кажется, что большая часть аудитории все-таки болеет про другое – про то, что рассыпаются привычные отношения между людьми и в России, и в Украине, и вообще во всем мире. В некотором смысле ломается мир.
Это очень важный процесс, который нужно фиксировать и про который нужно рассказывать как-то, удерживать внимание. Рассказывать, что происходит на войне, что происходит в политике, что происходит в культуре, что происходит на Каннском фестивале, как там принимают Кирилла Серебренникова, как ему аплодируют. В пику повестки, которую нам тоже пытаются навязать, о том, что русская культура отменяется. Да нет, […] она не отменяется. Есть просто политические заявления, а есть реальная жизнь. Вот рассказывать про политические заявления и про реальную жизнь. Это, в общем, и есть сейчас то, что болит.
«Русский - это факт биографии, и все»
Е.М.: Что значит для Вас быть русским после 24 февраля?
Р.С.: Я прочитал вчера, кажется, у великолепного [Сергея] Гуриева про «русскость» небольшой пост. О том, что быть русским значит иметь такой факт биографии и все. Я не понимаю, почему, так же как и Сергей Гуриев, после 24 февраля этот факт биографии перестает быть фактом биографии. Не перестает. Нет.
Быть русским значит быть русским. Значит говорить по-русски, значит понимать и любить эту культуру. Значит принадлежать ассоциировать себя с этой культурой. К тому месту, где ты родился и вырос, где твои родители, друзья. Ничего общего с ракетами, войной и оккупацией лично для меня это не имеет. Это не про «русскость» или «нерусскость». Барышников – он что, для «русскости» сделал меньше, чем какой-нибудь Патрушев, что ли? Да по-моему, наоборот.
