Осенью 1985 году дипломат и переводчик Павел Палажченко получил срочную телеграмму: прибыть из Нью-Йорка в Женеву, где должна была состояться первая встреча президента США Рональда Рейгана и генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева. Встреча, которая ознаменует начало конца «холодной войны» и продемонстрирует готовность сторон договариваться даже в условиях острейших противоречий.
«Учился, работал, а затем повезло» – так Палажченко описывает начало своей карьеры. Его первым местом работы стала секция русского перевода в Секретариате Организации Объединенных Наций. В Нью-Йорк он приехал в 1974 году, через два год после окончания курсов переводчиков ООН в Москве. А когда спустя пять лет пришло время возвращаться, случилось то самое везение: в МИД расширяли отдел переводов – так Палажченко стал сотрудником министерства иностранных дел.
На протяжении долгих лет он работал переводчиком Михаила Горбачева. Во второй половине 1980-х фактически ни одна встреча лидеров США и СССР не обходилась без его участия. Впервые же работать с Горбачевым ему пришлось в 1985 году.
«Первая моя работа с ним, – вспоминает Палажченко, – это был перевод интервью корреспондента индийского информационного агентства в связи с приездом Раджива Ганди в Советский Союз. Затем был и сам визит в мае в 85-го года. Это была моя первая работа с Горбачевым, она прошла хорошо. Я думаю, это, наверное, сказалось потом, когда решался вопрос о том, кто будет работать в Женеве».
В 1985-м отношения США и СССР достигли критической точки. «Гонка вооружений» держала в тревоге весь мир. Саммит по ядерному разоружению в ноябре Женеве должен был стать первой встречей лидеров США и СССР за 6 лет.
«Накануне Женевы геополитический контекст был тяжелый, – продолжает Палажченко. – «Холодная война», гонка вооружений, развертывание советских и американских ракет средней дальности в Европе. Шесть лет отсутствовали встречи на высшем уровне между руководителями СССР и США. По многим вопросам позиции были диаметрально противоположны».
Острые противоречия вызывали также вопросы международной повестки, в частности, война в Афганистане. В ряде регионов США и СССР открыто противостояли друг другу. Но даже на таком фоне, отмечает бывший переводчик Михаила Горбачева, было ощущение, что в отношениях между странами нет вопросов, неразрешимых априори.
«Мне было ясно, что, несмотря на сложность ситуации, несмотря на гонку вооружений, которая шла тогда полным ходом, реальная возможность нормализовать отношения и постепенно двигаться вперед была. Лично я так видел этот контекст. Естественно, мы все анализировали ситуацию, и мой вывод был именно такой – что возможность нормализовать отношения есть», – рассказывает собеседник Русской службы «Голоса Америки».
В своих прогнозах он не ошибся. По результатам Женевского саммита лидеры СССР и США подписали совместное заявление, в котором отмечалось, что, несмотря на различия, стороны выражают готовность улучшить отношения, продолжить диалог и провести встречу в ближайшее время. Также в подписанном документе впервые говорилось, что стороны не будут стремиться к обретению военного превосходства друг над другом, что ядерная война – это катастрофа для США и СССР и что ее нельзя допустить.
В Женеве, вспоминает Палажченко, значительная часть переговоров шла в составе делегаций во главе с Горбачевым и Рейганом при синхронном переводе. Тогда этот прием был еще новым. Впервые синхронный перевод применили лишь несколькими месяцами ранее на встрече госсекретаря США Джорджа Шульца и министра иностранных дел СССР Эдуарда Шеварднадзе в Хельсинки.
«Шульц выступил с предложением, Шеварднадзе подумал и согласился, – продолжает свой рассказ собеседник "Голоса Америки". – После этого, уже на высшем уровне, впервые синхронный перевод был применен в Женеве. Насколько я знаю, впервые не только в советско-американских отношениях, но и вообще: это был первый случай, когда на саммитах был использован синхронный перевод».
Переговоры глав двух внешнеполитических ведомств в Хельсинки стали важнейшим этапом в подготовке Женевского саммита, а саммит, в свою очередь, открыл путь ко второй встрече Рейгана и Горбачева в Рейкьявике в октябре 1986 года. Она завершилась без подписания конкретных документов, но стала исторической, констатирует Палажченко.
«Первая причина состоит в том, что впервые за многие годы руководители СССР и США на конкретном плане обсуждали проблематику ядерного разоружения, – поясняет он. – Горбачев и Рейган сблизились на почве взаимного неприятия ядерного оружия как средства ведения войны. Ранее, несмотря на обязательства, которые наши страны взяли в Договоре о нераспространении ядерного оружия, – идти к его ликвидации, большинство руководителей рассматривало эту цель как чрезвычайно отдаленную, как формальность, и считали, что она не будет достигнута. Горбачев и Рейган впервые говорили об этом как о своем глубоком и взаимном убеждении. У них были разные представления о том, как идти к этой цели. Рейган больше полагался на то, что противоракетная оборона, Стратегическая оборонная инициатива (СОИ) сделает ядерное оружие бессильным и устаревшим. Горбачев же считал, что надо последовательно сокращать количество ядерного оружия и тогда противоракетная оборона, в конечном счете, в "безъядерном мире" не потребуется. Но, несмотря на эти различия, они были убеждены, что мир будущего – это мир без ядерного оружия. В этом была новизна Рейкьявика. Вторая причина, по которой Рейкьявикский саммит стал историческим, состоит в том, что были согласованы все основные параметры будущих договоров: уровни, потолки различных видов стратегического ядерного оружия и ракет средней дальности, по которым предусматривался нулевой уровень. И это было очень большим достижением».
Впрочем, пресса отсутствие формальных договоренностей по итогам саммита встретила прохладно. Палажченко вспоминает обложку Журнала «Time» c заголовком «No Deal» и фотографией, на которой он вместе с Михаилом Горбачевым и Рональдом Рейганом были изображены стоящими у автомобиля американского президента в сумерках; картина вырисовывалась мрачная. Покидая Рейкьявик, назвал встречу неудачной и госсекретарь Шульц.
«Затем была пресс-конференция Горбачева, – рассказывает Палажченко. – И он сказал, что несмотря на то, что нам действительно не удалось что-либо подписать, Рейкьявик – это не провал, а прорыв. Мы, как он сказал, заглянули за горизонт – в мир без ядерного оружия. И мы оба считаем, что надо мир от ядерного оружия освободить».
Павел Палажченко переводил эту пресс-конференцию из кабины синхронного перевода:
«Его слова произвели на меня впечатление. Не все были согласны, но я внутренне был согласен с Михаилом Сергеевичем, потому что действительно очень важно было дать именно эту оценку Рейкьявику, несмотря на отсутствие зафиксированных договоренностей. И госсекретарь Шульц, сначала охарактеризовавший Рейкьявик как неудачу, затем согласился именно с этой оценкой Горбачева. Последующие переговоры пошли энергично, и через год с небольшим был подписан Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД). К сожалению, в 2019 году американская сторона объявила о выходе из этого договора, но так или иначе, он служил безопасности обеих сторон и европейских стран на протяжении тридцать с лишним лет. Это – огромное достижение».
Вопросы стратегической стабильности возглавляют повестку лидеров США и России и через 36 лет после саммита Горбачева и Рейгана. Джо Байден встречается с Владимиром Путиным в Женеве в момент, когда отношения между двумя странами называют наихудшими с 1985 года. В центре переговоров вновь окажется тема ядерных вооружений, убежден Палажченко:
«Первый подход состоит в том, что надо добиться прогресса. А прогресс будет выражаться в том, что стороны объявят о начале переговоров и, возможно, примут совместное заявление о принципах, на которых будут основываться эти переговоры. Это было бы большим достижением. А второй подход состоит в том, что надо одновременно обсуждать все проблемы и, как и во времена Горбачева-Рейгана-Шульца создать рабочие группы, которые бы встречались и обсуждали все остальные вопросы».
Такими вопросами для обеих сторон может стать борьба с изменениями климата и международным терроризмом, а также преодоление последствий глобальной пандемии. А некоторые вопросы двусторонних отношений, по мнению Палажченко, останутся неразрешенными.
«Это Крым – прежде всего. Если даже взять восток Украины, то здесь какой-то диалог с прицелом на минимальную степень согласия возможен. А по Крыму – нет. Надо реалистично это понять. Здесь позиции сторон противоположны и будут противоположны. Кибербезопасность – очень тяжелый вопрос. Здесь, мне кажется, возможно какое-то движение, хотя это очень трудно», – размышляет собеседник «Голоса Америки».
При этом он отмечает, что саммит можно будет считать успешным, даже если сторонам удастся сделать совместное заявление после переговоров о стратегической стабильности. Программа-максимум – обсудить и другие темы и начать по ним диалог.
«Я надеюсь, – говорит Павел Палажченко, – что удастся, по крайней мере, избежать срыва диалога. Я думаю, что некоторое улучшение отношений после Женевы будет, но важно, чтобы этот процесс не сорвался в последствии. Это – очень деликатный момент, потому что, к сожалению… инерция противодействия, в том числе со стороны бюрократических структур, каких-то политических сил, не заинтересованных в нормализации отношений, или каких-то третьих стран, это может иметь место. Я рискну сказать, что скорее всего так будет. Как все это будет выглядеть? Вы будете наблюдать, и я буду наблюдать. Пока хотелось бы надеяться на лучшее…»
