В одной из публикаций несколько лет назад ее назвали «молодой львицей американской литературы»: она лауреат премии Young Lions Fiction Award («Молодые львы») за первый роман The Dream Life of Sukhanov («Жизнь Суханова в сновидениях»). Авторитетный британский журнал Granta включил ее в список лучших молодых романистов США. Сегодня ее сравнивают с Вирджинией Вульф. Последняя книга Ольги – Forty Rooms («Сорок комнат») – роман о женщине в сорока эпизодах, которые происходят в сорока комнатах, где протекает ее жизнь с детства до старости.
Сергей Москалев: Ольга, насколько ткань повествования в ваших романах заполнена обстоятельствами из личной жизни?
Ольга Грушина: Личного у меня в романах очень мало. Биографические вещи я сознательно не пишу, мне это неинтересно. Конечно, какие-то элементы моей жизни в книги просачиваются. Например, в «Суханове» действие происходит в Москве в середине 80-х – это Москва моего детства. А в «Сорока комнатах» заимствованы из моей жизни многие декорации, но сама история целиком вымышлена, несмотря на поверхностное сходство с моей биографией. Главная героиня, как и я – русская женщина, которая в юности переезжает в Америку, выходит замуж, рожает детей. Но ее жизнь, по своей сути, является противоположностью моей жизни. Эта книга, кстати, во многом была для меня отступлением от привычных тем.
С.М.: Почему?
О.Г.: Это мой первый, так сказать, «камерный» роман, без широких исторических или политических тем, где все действие происходит в четырех стенах и где главная героиня – женщина.
С.М.: Неужели по жанру это «женский роман»?
О.Г.: Нет-нет, я не выношу того, что понимается под «женским романом».
С.М.: Тогда можно ли сказать, что в этой книге литература берет на себя задачи некой интеллектуальной трактовки мира?
О.Г.: Во всех моих книгах присутствуют темы творческого человека, его места в мире, места в истории, тема бессмертия, тема времени. Роман «Сорок комнат» я задумывала как притчу о выборе, конкретно о женском выборе. Сейчас в обществе всех любят уверять, что женщины могут иметь все – и карьеру, и семью, и дом… Мне кажется, что это далеко не так просто.
С.М.: Почему?
О.Г.: Да ведь в нашей жизни все основано на компромиссах: если ты что-то получаешь, то будь готов что-то терять. У моей героини было светлое, даже волшебное детство в России, и она мечтала в юности быть бессмертным поэтом, но в Америке ее жизнь идет в совершенно другом, очень будничном направлении: она выходит замуж и становится в конце концов обычной американской домохозяйкой, так ни строчки и не написав. Мне был важен именно этот конфликт между жизнью в воображении и реальной жизнью. «Сорок комнат» – о том, как человек теряет себя, причем во многом случайно. Мы все ведь часто откладываем важные решения на потом, а жизнь не ждет, и вот мы спохватываемся – а выбор делать поздно, жизнь уже целиком определилась – и определилась без нас, вне нас. Так и у моей героини жизнь складывается как бы случайно, без ее сознательного выбора. Но мне было интересно вот что: сначала она пребывает в тоске и депрессии, сидя весь день дома с детьми, но постепенно во всем этом она начинает находить глубокую радость и в конце концов чувствует, что, может быть, именно такая жизнь ей больше всего и подходит.
С.М.: Ольга, вы говорите не вполне политкорректные вещи, героиня оказывается счастлива дома, а как же карьера, мечты? Вы рискуете попасть под огонь критики…
О.Г.: Меня и критикуют. Да, мой роман противоречивый. Кто-то его принимает восторженно – я часто получаю письма от читателей о том, как книга изменила их жизнь, заставила задуматься о собственном выборе. А кто-то встречает в штыки: мол, посмотрите на эту героиню, это какая-то размазня, как же может женщина отказаться от своих юношеских стремлений, не работать и в то же время считать, что ее жизнь благополучна?
С.М.: Я так понимаю, что здесь все же нет открыто декларируемой позиции?
О.Г.: Нет, конечно. Это книга о сложном женском выборе, и ее можно интерпретировать совершенно по-разному. Многие читатели видят здесь эдакую страшную сказочку, предупреждение о том, как жизнь может затянуть в трясину и как ты потом станешь себя обманывать, уговаривать, что как раз в трясине тебе сидеть и приятно. А другие, наоборот, видят здесь глубинное утверждение семейных ценностей, традиционной женской роли. Когда я книгу писала, я именно на это и надеялась – в ней находят то, что ищут.
С.М.: Ольга, вы считаете себя русско-американским писателем. Русская литература 19-20 веков сформировала русскую общественную мысль. Русские литераторы всегда были голосом общества. Но вы-то пишете на английском. А традиционную роль русского писателя как-то на себя примеряли?
О.Г.: Даже если бы я работала на русском языке, я бы никак эту роль на себя не примеряла. В русской классике есть разные традиции: с одной стороны – Толстой, Достоевский, а с другой стороны – Гоголь, Хармс, Набоков, люди, создававшие свои особенные миры, сказочные, абсурдные. И мне всегда было ближе именно это. Я уважаю писателя как идеолога, как голос совести, но лично мне интереснее создавать свой мир, используя стилистические эксперименты, образы, язык. Во всех моих книгах присутствуют фантастические элементы.
С.М.: А как это может быть воспринято в англоязычной традиции?
О.Г.: Здесь это, бесспорно, тоже присутствует, да и в мировой литературе есть Кафка, Борхес, Кальвино – они входят в число моих любимых писателей. Но в современной американской литературе сейчас доминирует реализм – писатели, которые упорядоченно описывают семейную жизнь, ежедневные проблемы, мелкие драмы, в тех же «женских романах», но и в «мужских» тоже… Сказать по правде, у меня все это вызывает скуку.
С.М.: В этой связи можно ли говорить о смерти романа?
О.Г.: Можно, но, мне кажется, не нужно. В Америке читающих людей остается очень много, и каждый год издаются интересные, оригинальные вещи, хотя бестселлерами чаще всего становятся, конечно же, книги, рассчитанные на среднего читателя. Но есть великолепные писатели, широко известные только в узких кругах.
С.М.: Эта известность в узких кругах имеет свои издержки, не так ли? Довлатов как-то отметил, что серьезному писателю непросто в финансовом смысле выживать в Америке. А как вы?
О.Г.: Да, по статистике, средний автор зарабатывает очень немного, и все мои друзья-писатели работают, преподают в университетах. До сих пор мне самой этого делать не приходилось. В семье у нас главный доход обеспечивал муж, а мои писательские гонорары были просто приятным добавлением к бюджету. Но год назад я развелась, сейчас на мне – дом и двое детей, поэтому вопрос о заработке встал для меня остро. Пишу новый роман, который надеюсь скоро закончить и опубликовать. Вот издам его, тогда меня и спросите, можно ли прожить на гонорар или нет. Я не исключаю, что скоро мне тоже придется преподавать.
С.М.: Достоевский, чтобы заработать, иногда писал роман на спор. Или тот же Набоков. А вы себя можете представить в роли автора, которому нужно будет что-то написать на заказ, чтобы вещь хорошо продавалась, но при этом была бы изящно сделана? Можно ли найти такую форму или...?
О.Г.: Уверена, что можно, но я лично этого делать не буду. Есть разные способы заработать, например, небольшими проектами: я вот время от времени пишу книжные отзывы для «Нью-Йорк таймс» или издаю рассказы в журналах. Это дополнительный доход. И делать это интересно. Писать же целую книгу на заказ – я бы не стала. Я не осуждаю писателей, которые это делают, пишут, например, о вампирах или подростках-волшебниках, но все мои романы исходят из чего-то личного, глубокого, и по-другому писать у меня вряд ли получится. У меня есть свой читатель, и этот читатель – не массовый.
С.М.: И все же как резюме – какой секрет писательского успеха в Америке?
О.Г.: Ой, я и не знаю. Я очень довольна, как мои книги здесь воспринимают и читают, но массового успеха у меня нет. Вообще, по словам моей мамы, секрет успеха – скандал. Чем скандал шумнее, тем больше успех. Увы, это не мой вариант.
P.S. У Ольги Грушиной в США изданы три романа: The Dream Life of Sukhanov («Жизнь Суханова в сновидениях»), The Line («Очередь») и Forty Rooms («Сорок комнат»). Романы переведены на шестнадцать языков, два первых напечатаны и в России. Сейчас она работает над четвертым романом
