ВАШИНГТОН - Роль США в борьбе с «Исламским государством», «ползучая исламизация Турции» и цена, которую приходится платить России за военно-воздушную кампанию в Сирии, заняли центральное место среди сюжетов, к которым президент РФ обратился на этот раз. А его интерпретация этих сюжетов – центральное место в попытках американских политологов расшифровать политический смысл риторики российского лидера.
«Мне кажется, ИГИЛ – уже второстепенная вещь», – заявил Путин 17 декабря. И пояснил: «Там исполняется игра, связанная с экономическими интересами. Мы начали бомбить конвои, теперь они идут в Ирак через Курдистан иракский. В одном месте мы обнаружили 11 тысяч бензовозов».
Стивен Бланк (Steven Blank) – старший научный сотрудник Американского совета по внешней политике (American Foreign Policy Council) решительно не согласен с подобным истолкованием происходящего.
«ИГИЛ вовсе не становится второстепенной вещью, – сказал он корреспонденту Русской службы «Голоса Америки». – Совсем напротив. Что явно изменилось, так это позиция США». «Очевидно, – продолжает Бланк, – что по ряду позиций Соединенные Штаты пошли на уступки России. Оказывается, Асад может остаться у власти. Признано, что Россия – один из главных игроков в Сирии, без которого разрешить сирийский кризис невозможно. О смене режима речь больше не идет. И это сильно отличается от того, чего мы добивались прежде».
Что же касается позиции России, то она едва ли претерпела существенные изменения, считает Директор Центра военно-политического анализа в вашингтонском Институте Хадсона (Hudson Institute) Ричард Вайц (Richard Weitz). «По существу, Путин не сказал ничего, чего бы не говорил раньше, – констатирует аналитик, – а именно: что США в действительности не вполне искренне воюют с терроризмом. Что они используют угрозу терроризма и борьбу с ней, чтобы, скажем, свергнуть правительство (Сирии – А.П.)».
Одно изменение в позиции Москвы, впрочем, налицо: отношение к Турции. «С действующим турецким руководством, как показала практика, нам сложно договориться, практически невозможно», – заявил Путин. И уточнил: «Даже там и тогда, где и когда мы говорим: мы согласны, они сбоку или в спину наносят нам удары, причем по непонятным абсолютно причинам».
Обозначил Путин и, что называется, идеологический компонент в позиции Анкары. «Та ползучая исламизация, от которой, наверное бы, Ататюрк уже в гробу перевернулся, она тоже на нас отражается. Мы видим и фиксируем, что в Турции находятся боевики – выходцы, допустим, с Северного Кавказа. Мы много раз говорили об этом нашим партнерам. Мы же так не делаем в отношении Турции! Они там сидят, лечатся, потом, используя безвизовый въезд, приезжают по турецким паспортам и растворяются. Мы должны их вылавливать потом либо на Кавказе, либо в наших городах-миллионниках», – так российский лидер охарактеризовал поведение турецкой стороны.
«Эмоции, помноженные на расчет», – так характеризует риторику Путина Стивен Бланк. «Путин утверждает все это, считая себя лично преданным Турцией, – поясняет американский политолог. – Он преисполнен решимости показать, что это никому не пройдет безнаказанно – предавать его или сбивать российские самолеты». Бланк усматривает здесь «проявление того политического «мачизма», который, как хорошо известно, составляет важнейшую черту его (Путина) характера». «Его подход к ситуации, – уточняет аналитик, – состоит в том, что Турция сегодня – враг России, ибо она предала Россию ради антитеррористической коалиции. Чем и определяется и его (Путина) стремление наказать Турцию, и то, что он дал волю чувствам, говоря о ней в своем выступлении. В общем – эмоции, помноженные на расчет».
В чем же состоит расчет?
«Он (Путин) исходит из того, что полезно иметь врага, – убежден Ричард Вайц. – Решению этой задачи и служит Турция. Вот он и хочет извлечь выгоду из гнева россиян по поводу сбитого самолета». «Все это немного неожиданно, – признает политолог, – поскольку в последние годы российско-турецкие отношение были совсем неплохими». По мнению Ричарда Вайца, пойти на обострение Путина заставила экономическая ситуация, не в последнюю очередь определяющаяся западными санкциями, введенными в ответ на действия России в Украине. «Он стремится заставить российское население признать необходимость существенных затрат на проводимую Россией внешнюю политику», – поясняет аналитик.
Об этих затратах – точнее, об их отсутствии – говорил на пресс-конференции и сам Путин. «Это (кампания в Сирии – А.П.) не несет какой бы то ни было серьезной нагрузки на бюджет», – заявил он 17 декабря. «Вероятно, это утверждение небезосновательно, – считает Вайц. – Проводятся же военные учения на территории России. А теперь проводятся операции в Сирии – возможно, ненамного более дорогостоящие. У России есть военные самолеты, есть и летчики, получающие боевой опыт». «Но ведь кроме финансовых потерь есть и человеческие, – продолжает политолог. – И вот они-то являются главными».
С финансовыми потерями дело также обстоит значительно сложнее, чем утверждается, подчеркивает Стивен Бланк. «Сначала, – поясняет эксперт, – Россия расходовала на сирийскую кампанию четыре миллиона долларов в день; затем эта цифра достигла восьми миллионов, да и позднее – продолжала расти. Конечно, речь идет о большой нагрузке на бюджет. Речи о том, что это не так, призваны изобразить дело таким образом, будто ухудшение экономической ситуации в стране никак не связано с авантюризмом Путина».
